Ин. 1: 1, 14, 18. В начале было Слово, и Слово было с Богом, и Слово было Бог. И Слово стало плотью и обитало среди нас, и мы увидели славу Его, славу как Единородного от Отца, полного благодати и истины. Бога никто не видел никогда: Единородный Бог, сущий в лоне Отца, Он открыл.


I Вселенский собор в Никее 325 г.

А.В. Карташев



АНТИОХИЙСКИЙ СОБОР 341 г.


    В 340 г. в государственной области произошла значительная перемена. Западные Августы — Констант и Константин II — вошли между собой в военный конфликт. Фронты столкнулись около Аквилеи (север Адриатики). Константин II был разбит и убит. Весь «Запад», как он тогда мыслился — от Босфора и Фракии до океана,— перешел в руки одного Константа. Повеяло аналогией недавнего возникновения единодержавия Константина Великого. Это заставило и Констанция, и весь восточный епископат не «задирать» Запад, в том числе и римский, церковный.

    В следующем, 341 г. в Антиохии была закончена постройка главной церкви, начатой еще при Константине Великом. Прибыл на освящение сам Констанций и множество епископов — до 97. Составился большой собор, получивший имя «
en enkainiois». Констанций и Евсевий сговорились отразить опасность наступления западного императора на Восток как на империю скрытого и скрываемого арианства. А для этого нужно не нападать на веру Запада, а вести только подробную и открытую защиту веры Востока, все время прижимая «западных» к стене их слепотой приятия Маркелла. А за Маркеллом только не договаривалось си toutes lettres, но подразумевалось: «вот также и ваше никейские «омоусиос» есть разновидность маркеллианского «монархианства». «Восточные», видя сонную неподвижность латинской мысли, рассчитывали если и не переубедить, то фактически смирить и заставить прекратить обвинения Востока в арианстве, для подавляющего большинства на Востоке уже пережитом и отброшенном. Этим именно и объясняется наступившая пора усиленного составления подробных догматических формулировок и вероизложений, распространявшихся под флагом Антиохии, которая молчаливо противопоставлялась как глава и вождь всего Востока в противовес Риму — главе и вождю Запада.

    С именем именно данного Антиохийского собора 341 г. связалась длинная серия пяти догматических формул, противопоставленных Востоком Западу. Эти вероизложения служат нам важным показателем, чего именно Восток особенно боялся в пришедшем к нему, как он ощущал с Запада, новаторском для него никейском «единосущии». «Восточным» было чуждо и отвратно исконно западное монархианство (Савеллий и папы Зеферин и Каликст). И Афанасий им казался впавшим по дружбе с «западными» в савеллианство. А Маркелл как бы на опыте всем показывал, к чему ведет «омоусиос». В нашей старой учебной и ученой литературе под влиянием западных пособий, да и древнего романизирующего Сократа, освещению Антиохийского собора 341 г. придан отрицательный, еретический оттенок, но нерешительный. И понятно почему. Хотя бы этот же собор и подтвердил низложение Афанасия и избрал на его место Григория Каппадокийца, но канонические постановления Антиохийского собора 341 г. без споров и Востоком и Западом приняты в свод общеобязательных церковных правил. Есть ряд данных полагать, что собор в Антиохии заседал ежегодно, и в 339, и 340, и 341, и в 342 гг., и сливался как бы в один собор с продолжающимися сессиями. Из них особенно многолюдной и торжественной была сессия в 341 г. Она при кодификации и притянула к себе все протоколы и постановления других близких сессий.

    Как же, в конце концов, оценивать авторитет этого собора? Раскольничий он или даже еретический? Ведь он же и осудил Афанасия, и благословил хождение четырех видов вероизложений с устранением «единосущия». Но вот IV Вселенский собор цитирует правила этого собора как «правила святых отцов». Св. Иларий Пиктавийский называет собор «synodus sanctorum». Да и сам папа Юлий в его письме к «собравшимся в Антиохии» адресуется как к «соепископам» и «возлюбленным братьям». Из 97 епископов 341 г. евсевиане составляли незначительное меньшинство. Но они командовали. Среди прочей массы были и люди с репутацией святости. Таков канонизованный вскоре св. Иаков Низибийский. Также Дианий Кесарийский, человек малосамостоятельный, но честный. Его чтил и ему служил юный Василий Великий. Наиболее острые антиникейцы — Евсевий Никомидийский и Феогнис Никейский — рассматривались как православные, поскольку принесли раскаяние в арианстве. Осуждали они Афанасия не за веру, не за православие, а за то, что он вернулся неканонически, по распоряжению светских властей.

    Итак, эти антиохийские соборяне — не ариане, но они и не «никейцы», они восточные «консерваторы». Свое до сих пор если не немое, то невнятное сопротивление «омоусиос» они сочли своим долгом выразить в терминах восточной традиции. Эти попытки вероучительного творчества нам сохранил в своих полемических писаниях св. Афанасий.

1-ая формула


    Она была включена в ответ антиохийских отцов папе Юлию на его соборный суд, в который — следует это признать — восточные сами вовлекли Запад. Окружное послание антиохийцев с обидой писало: «Нас называют «арианами». Как будто мы, епископы, пошли за пресвитером Арием. Ничего подобного! Наоборот, он, Арий, пришел к нам, и мы, исследовав его веру, приняли его в общение с нами. Мы не держимся никакой иной веры, кроме преданной от начала. Вот она». И дальше следует вероизложение, в котором главная формула такова:

    «И во Единого Сына Божия, Единородного, сущего (
uparconta) прежде всех веков и со-сущего (sunonta, т. е. имеющего общую ousi'ю, т. е., значит, и единосущного) родившему Его Отцу». Против Маркелла были направлены слова: «Он пребудет царем и Богом вовеки».

    Итак, «восточные», или «антиохийские», отцы убеждены, что приняли Ария в православие они (а не он их совратил). Именно в православие, ибо они отвергли самую суть арианства. Сравни ниже их 2-ю формулу, особенно в ее анафематизмах. Но они не хотят и «Никейской веры». Нельзя открыто посягнуть на авторитет Никеи — так прибегают к ее замалчиванию. Именно замалчиваемой, но ненавистной им Никее они противопоставляют авторитет векового предания: «Изначала мы научились так верокать» (1-я формула). «Если кто учит или пишет вопреки тому, что мы прияли, и не так, как передали нам Священные Писания, да будет анафема. Ибо мы истинно и богобоязненно веруем и следуем всему, что из божественных писаний передано пророками и апостолами». Итак, знамя восточного большинства — это традиция. Традиция главным образом в формулировке. Сохранение старой словесной доникейской оболочки, включающей в себя но всему идейному комплексу и саму идею «единосущия». Но только бы не слово!

    Боялись «восточные» еще и «западного» савеллианского оттенка в пользовании термином «единосущный». Римляне говорили не «conessentialis», такого слова не было, а было «consubstantialis» (Essentia было =
ousia, substantia буквально = upostasis). Следовательно, для восточного уха «consubstantialis» звучало как «соипостасный», т. е. одной ипостаси с Отцем, т. е. полное савеллианство, чистая ересь!

    Самой полной и характерной для отцов Антиохийского собора 341 г. явилась

2-я формула,


    или так называемый «символ Лукиана[1]». Наука не подтверждает буквальной принадлежности его Лукиану, но, может быть, в основе этой формулы и лежал какой-нибудь древний текст, связанный с Лукианом. Имя — священное для антиохийцев, а не только для ариан. Имя Лукиана было эмблемой родной восточной, доникейской старины. Никейство воспринималось как западное, римское новшество, обидное и для самолюбия Востока.

    Эта формула была излюблена «восточными» и в последние десятилетия многократно повторялась ими на соборах и как бы в противовес «вере 318 отцов Никейских» благоговейно называлась «верой 97 отцов».

    Вот она:

    «Веруем во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Его (т. е. Бога-Отца), Единородного, Бога, через Которого все произошло, рожденного прежде всех веков от Отца, Бога от Бога, Целого от Целого, Единого от Единого, Совершенного от Совершенного, Царя от Царя, Господа от Господа, Слово Живое, Премудрость Живую, свет истинный, путь, истину, воскресение, пастыря, дверь, непреложного и неизменного, неотличимый Образ божества Отца как существа, так и силы, воли и славы Его.

    Так что Отец есть истинно Отец, Сын есть истинно Сын и Дух Святой есть истинно Дух Святой. Это не просто имена, праздно употребляемые, но они точно означают собственную ипостась, равно как и славу и чин Каждого из именуемых, так что Они — три по ипостаси и одно по согласию». Последние строки звучат по Оригену. Если в 1-й формуле Сын именуется сосущим Отцу (
sunonta tv Patri) (а это синоним единосущия), то здесь во 2-ой формуле он именуется «неотличимым образом сущности Отца». Ergo тоже синоним «единосущия».

    Даже Василий Великий уже после ряда десятилетий борьбы за единосущность писал: «выражение «подобный по сущности», когда соединено с ним понятие неотличимости, принимаю за выражение, ведущее к тому разумению, как и слово «омоусиос».

    Но главное для антиохийцев — отстоять против Никеи различие Лиц: три ипостаси («истинно Отец, Сын и Дух») даже со старым субординатизмом («славу и чин»).

    И чтобы не оставалось никакого сомнения в неискаженности арианством восточного догматствования, антиохийцы кончают свою 2-ю формулу следующими анафематизмами:

    «Если кто учит, вопреки здравой и прямой вере Писаний, говоря, что были или совершились времена или века прежде рождения Сына,— да будет анафема».

    «Или кто говорит, что Сын есть творение, как одно из творений, или рождение, как одно из рождений,— да будет анафема».

    «Утверждающих, что Сын из несущих, а не от Бога (!!) и что было время, когда Его не было, таковых чуждыми считает кафолическая церковь».

    В этих анафематизмах у «восточных» первый удар направлен на Маркелла. И лишь два дальнейших бьют по крайним арианам. Какая, однако, импотентность в последнем анафематизме! Антиохийцы имеют тут смелость отвергнуть арианскую мысль, «что Сын из несущих», а вот смелости тут же на месте сказать, что не так, а как раз наоборот, именно — «из сущих»,— у восточных не хватает! При раскрытии вопроса о догматическом развитии церкви — это одна из интересных иллюстраций церковного опыта.

3-я формула,


    составленная Феофронием Тианским, также заинтересована подчеркиванием ипостасных различий Трех Лиц Св. Троицы. Она именует Сына Божия «Силой, Софией, Рожденным в Отца прежде веков, Богом Совершенным от Бога Совершенного, ипостасно сущим у Бога». А в анафематизме она уже прямо направляется против никейцев — «если кто единомыслен с Маркеллом Анкирским, или с Савеллием, или Павлом Самосатским, то анафема и сам он, и все имеющие общение с ним».

    Рим, обелив Маркелла, этим на опыте доказал, что одного никейского «омоусиос», без сочетания его с последующим «трис ипостасис», недостаточно. Без такого противовеса, как наглядно показывает Маркелл, грозит провал в безгранную «омоусийную» бездну. Антиохийское нажимание на кнопку «ипостаси» было совершенно правильным и остроумным, если бы оно трезво (опускало рядом с ней и кнопку «омоусиос». Вот у Феофрония Тианского (в 3-й Антиохийской формуле) совершенно правильно говорится о Боге - Сыне, что Он пребывает в Боге - Отце именно в Своей Ипостаси.

ИТОГИ АНТИОХИЙСКИХ СОБОРОВ


    Их знаменитая 2-я формула была попыткой вернуть обратно ход истории догматического развития. Это никому вообще никогда не удавалось и не может удасться. Посему надо ее клалифицировать лишь как отсрочку принятия никейской веры всею церковью.

    Каково же было теперь общее положение? Арий умер. Уже никто не отстаивал крайностей его формул. Шло, так сказать, «отступление арианства по всей линии». И если бы не еретический перегиб дуги в противоположную сторону у «никейцев», то арианству пора было бы умереть. Но на горе «никейцам» в их среде был Маркелл — и это было благоприятное поле для битвы со стороны восточных православных, хотя бы и евсевиан по партии. Маркелл еще жил в Риме. И когда римляне говорили «восточным»: «Вы — ариане», «восточные» еще с большим правом им отвечали: «А вы — савеллиане!»

    Если разбирать строго и беспристрастно эти упреки, то скорее в этой фазе спора более неправыми были западные и старые никейцы с Афанасием вместе. Они непростительно невежественно проглотили Маркелла, не поперхнувшись. «Восточные» же пережили, изжили и отвергли арианство отчетливо. А как только среди них сравнительно вскоре и снова появились новые вольнодумцы, ариане новых толков, так они честно отрезвели и отошли от них на позиции чистого православия.

    Вожди взяли на себя много греха пристрастий и нечистых приемов в борьбе против Никеи, Рима и Афанасия. Но в «массе» «восточных», которые автоматически шли за вождями, не было никакого «арианского» коварства. Была тревожная ревность за чистоту православного предания и глубокий инстинкт метафизически более отчетливого понимания тайны Св. Троицы.

    Итоги Антиохийских соборных вероопределений в начале 340-х годов, при всем их сопротивлении чистому римскому никейству, положили, однако, начало сложному 40-летнему процессу (до 379 г.) трудного, но творческого самоуяснения восточной богословской мысли, а через это и обогащения и римской, т. е. и всей вселенской догматики.

    Восток в этот период не был еретическим. Это был период чревоношения православной троичной доктрины. Психологическое напряжение во взаимной настороженности Востока и Запада говорит, конечно, о факте длительного разделения церквей так сказать психологического, по недоразумению.

СЕРДИКСКИЙ СОБОР 342—343 гг.


    На Западе шли слухи, что «восточные» «меняют веру». Так демагогически толковалось отступление «восточных» от пользования никейской формулой веры. К императору Константу от западных епископов поступили просьбы — собрать большой (вселенский) собор на Западе ради свободы голоса, ибо на Востоке на свободу не надеялись. Однако идея вселенского собора охотно встречена была и многими «восточными». Местом избран был город западной части, но близкий к Востоку, как бы серединный. Может быть, потому он и назывался по-славянски Средец, по-римски — Serdica, ныне это София — столица Болгарии. На собор съехались всего 170 епископов: 94 западных и 76 восточных. В старых исторических изложениях, следуя ошибке Сократа, неправильно датировали этот собор 347 г. На самом деле это было в 342—343 гг. Как вселенский, собор в Сердике мог быть формально высшей инстанцией над соборами Тирским, Антиохийскими и Римским 340 г.

    Но «западные» и «никейцы» (как всегда бывает в замкнутых партиях) увлеклись своей идеей — быть судьями «восточных» и этим разрушили примирительные возможности собора. Они и не подумали, хотя бы ради формальности, временно, на первые заседания не вводить в собор пререкаемых лиц, как Афанасий, Маркелл и др. «Восточные» сразу были удивлены и разочарованы, что «западные» под председательством Осия и Протогена Сердикского уже приватно сорганизовались и считают себя уже как бы полномочным собором. «Восточные» были удивлены не только тем, что до их прибытия собор из одних «западных» уже сконституировался, заседает и приглашает вновь прибывших войти в его состав, а не совместно создавать соборную конституцию. «Восточные» отрицали в корне наблюдаемую ими картину. Если первой, вступительной и, так сказать, ударной, задачей собора должна быть теперь не односторонняя, а вселенская римо-восточная ревизия спорных «дел», и прежде всего дела Афанасия, то элементарно справедливо, чтобы ни Афанасий, ни Маркелл до рассмотрения их дел собором не присутствовали в заседаниях собора впредь до их возможного оправдания. Особенно первоочередной, спешной задачей «восточные» считали ревизию дела Афанасия по постановлениям Тирского собора 335 г. Из состава ездившей тогда в 335 г. в Египет комиссии из 6 лиц теперь были налицо 5 ее членов. «Восточные» предложили в прибавку к ним избрать еще 5 новых членов из собора и скорее направить всех в Египет. Они говорили: «...если окажется ложным то, что объявлено Тирским собором, то мы этим сами себя осудим».

    «Западные» ответили на предложение полным отрицанием. По их мнению, теперь в Сердике собирается собор вселенский. Он в праве ревизовать собор частный — Тирский. Но «восточные» не усмотрели вселенского лица у западных епископов. И приводили в пример соборное великодушие «восточных». Когда на Западе соборно обсуждали Новата, Савеллия, Валентина, Восток беспрекословно принимал это решение. Почему же теперь нет этого доверия к Востоку? «Западные» остались настолько глухи к этому духу вселенскости, что пустили в ход угрозу, что «восточных» может принудить сейчас соборовать вместе государственная власть.

    Ощутив на опыте эту глухую римскую антисоборность, безжалостный приказ и команду, «восточные» решили уйти в дорогую им свободу раздельного жительства. Считая, что творится церковное беззаконие, по их инстинктивным ощущениям и понятиям, они все in corpore отъехали недалеко на юго-восток в Финиппополь и там объявили себя самостоятельным собором. Тут они низложили 9 лиц римской стороны, в том числе Осия, Афанасия, Маркелла, папу Юлия. Последнего с мотивировкой: «...как первоначальника и вождя этого зла, который первый, вопреки церковным правилам, отверз двери общения осужденным и преступным и имел дерзость поддерживать Афанасия». Анафематствовали Лукия Адрианопольского, Павла Константинопольского, Асклепу Газского — этих как бы белых ворон на Востоке, державшихся строгого никейства. Ко всей церкви сии восточные соборные отцы обратились с апелляцией, осуждая Афанасия не за веру, а за жестокости при водворении своей власти в Египте. Для свидетельства о своем православии в антиохийском понимании «филиппопольцы» сочли нужным опубликовать так называемую

4-ю антиохийскую формулу.


    Эта формула была составлена послами «восточных» (Наркисс Нерониадский, Марий Халкидонский и Феодор Ираклийский) к западному императору Константу. Формула эта очень далека от Никеи и состоит из очень бледных выражений.

СЕРДИКСКИЙ СОБОР БЕЗ «ВОСТОЧНЫХ»


    Собор по отъезде «восточных» решил заседать и действовать. Он пересмотрел обвинения против изгнанных с Востока «никейцев», всех их оправдал и низложил 9 «восточных», в том числе Стефана Антиохийского, Акакия Кесарийского, Патрофила Скифопольского, Георгия Лаодикийского, Феодора Ираклейского, Урсакия Сингидунского и Валента Мурсийского.

    И после этого сердикийские отцы решили перейти к вопросу о вере. Св. Афанасий имел благоразумие убеждать заносчивых западных собратьев не делать никаких новых вероопределений. Но недалекие богословы Запада не послушались Афанасия. Особенно увлеклись мыслью о желательности новых формул Протоген Сердикский и старый придворный Константина Великого Осий Кордубский. Им казалось, что Никейское постановление потому не связывает мысли «восточных», что оно очень кратко. Надо «восточных» связать надлежащим вскрытием и толкованием Никейского ороса. Проектом такого толкования и является то протяженное циркулярное догматическое письмо ко всем епископам, которое блаж. Феодорит издал в своей «Церковной Истории» (lib. II, cap. VI, Р. G. t.82, col. 1012). В этом догматическом письме отцы Сердикского собора, бичуя ереси Урсакия и Валента, называют их отродьем арианского аспида, но в то же время приписывают им и некоторые савеллианские утверждения. Это последнее так нелепо по существу, что мы вынуждаемся признать искажение текста документа еще до внесения его как материала в Феодоритову историю.

    В противоположность Урсакию и Валенту, которые, по словам отцов собора, утверждают, что «ипостаси Отца и Сына и Св. Духа различны и разделены», они — отцы собора — в качестве кафолического предания и веры исповедуют, что «ипостась Отца, Сына и Духа Святого одна (ее сами еретики называют сущностью)».

    Чтобы не было никакого сомнения в смысле и букве их богословствования, сердикские отцы продолжают: «И если кто спросит, какая же ипостась Сына? То мы исповедуем, что она была единственно тою, какую мы признаем у Отца». Для нас это старомодное богословствование звучит не просто слабо и немощно. но прямо дико. До чего римляне этим соблазняли «восточных», доказывая «восточным», что в Риме неспроста приемлется маркеллианство, но даже не умирает и древнее монархианство. Этот римский консерватизм, оказавшийся неспособным к движению и развитию, только подкреплял и оправдывал в глазах восточных» их тоже отсталое и по-своему дефективное доникейство. Выход из этого бесплодного состояния в упорстве двух противников (дефективных каждый по-своему) был найден, как увидим вскоре, только новой серией восточных богословов, Великих Каппадокийцев, создавших «Ново-никейское богословие»[2].

    Сердикский собор отправил делегатами для доклада императору двух епископов: Викентия Капуйского (бывшего пресвитером на Никейском соборе) и престарелого Евфрату, епископа Кельнского. Они прибыли в Антиохию, где резидировал Констанций из-за войны с персами. Стефан Антиохийский, низложенный и «сердикцами», был озлоблен и устроил им грубый скандал. В дом на окраине, где помещены были епископы, при помощи подкупленной прислуги введена была продажная женщина и втолкнута в спальню двух стариков епископов. Поднялся крик. Женщина не ожидала встретить епископов. Началось полицейское разбирательство, которое открыло виновника — самого епископа Антиохийского Стефана. Возмущенный Констанций велел немедленно съехаться съезду местных епископов и свергнуть Стефана с кафедры. На его место выбран Леонтий — фигура, благоприятная для ариан.

    Затем Констанций, заинтересованный в дружбе брата Константа (из-за персов), решил солидаризироваться с Сердикским собором. Но предоставил рассудить это дело восточному собору. «Восточные» воспользовались предоставленной им свободой богословских суждений и выступили против Запада с объяснениями и апологетическими и полемическими по существу. Собор «восточных» собрался в 344 г., конечно, в Антиохии и дал ответ на Сердикские постановления новой,

5-й Антиохийской формулой,


    ставшей известной под именем «многострочного изложения» «ekqesis makrosticos». Эта формула явно направлена полемически против формулы Сердикской. На западное обвинение, что «восточные» учат о трех отдельных ипостасях, как о трех отдельных божествах, «антиохийцы» отвечают, что они действительно признают Отца, Сына и Духа как три самостоятельно существующих Лица (tria pragmata), как бы три «факта», но не трех богов и не отлучают Отца от Сына.

    Решительно отвергают, что Отец, Сын и Дух одно Лицо, что Сын рожден не по хотению и произволению, а по какой-то необходимости (это явно против Маркеллова Логоса). В дальнейших объяснениях своих, более детальных, восточные отцы пользуются описательно довольно живописным термином «перихорисис» —
pericwrhsis. «Веруем, что Они непрестанно соприкасаются между Собою и существуют между Собою нераздельно. Сын соприкасается с Отцом непосредственно, так что Весь Отец вмещает в лоне Своем Сына и Весь Сын зависит, т. е. вчленен в Отца своим бытием и Един непрестанно пребывает в недрах Отчих. Определяем, что Он есть истинно рожден из Единого Отца, что Он — Бог Совершенный по естеству и Бог Истинный и Подобный (omois kata panta) Отцу по всем».

    Таким образом, эта формула (5-я Антиохийская формула) явилась началом целой серии «омийных» формул. Она резко нападает и на Маркелла, и на исказившего, но и обличившего Маркелла его ученика Фотина, окарикатуривая его имя в «Скотина».

ФОТИН


    Фотин был диаконом Маркелла, а затем сделан епископом Сирмиума (нынешние Карловцы). Фотин своим вольным богословствованием топил в глубине еретичества не только себя, но и своего учителя Маркелла. Как и Маркелл, Фотин сосредоточивается на уяснении в Боге момента Логоса. Но тонкое различение у Маркелла dunamei и energeia, т. е. отдельность лица Логоса, у Фотина исчезает, является просто силой разума у Отца: Logopatwr. Иисус Христос — носитель Логоса, но простой человек. Есть данные полагать, что Фотин доходил до отрицания и сверхъестественного рождения Христа. За это вольнодумство его похвалял потом Юлиан Отступник. Боговоплощения, собственно, не было в Иисусе. По Его личным заслугам была лишь благодать обитания в нем Логоса. Это чистый динамизм, как у Павла Самосатского. Полный контраст с намерениями богословия Маркелла. Эти крайние тенденции бросали самую невыгодную тень и на Маркелла, и на всех «староникейцев». Начиная с данного «Многострочного Изложения» 344 г. ряд соборов заслуженно громит Фотина. Новое доказательство недостаточности терминологии «старых никейцев». Это слабость «усиа» без «ипостаси».

    Таким образом, в результате задуманного в качестве вселенского Сердикского собора получилось не воссоединение, но горшее разделение церквей Востока и Запада. «После этого собора, - говорит Созомен,— восточные и западные епископы уже не смешивались между собой и не сообщались как единоверные».

    Но западный император Констант не желал так легко мириться с провалом своего собора. И, зная, как теперь государственно нуждается в нем его брат Констанций, потребовал от последнего проведения Сердикских решений в жизнь, угрожая даже оружием.

    Констанций вынужден был огорчить своих восточных епископов и вызвал из западной ссылки Афанасия. Но осторожный, скептический Афанасий понудил Констанция послать ему строго формальное троекратно повторенное приглашение и лишь после этого вернулся в Александрию, куда прибыл 23 ноября 346 г. Павел вернулся в Константинополь, а Маркелл — в Анкиру. Но тут народ был уже на стороне нового епископа — Василия Анкирского, и Маркеллу пришлось остаться без места.

ЦЕРКОВНАЯ ПОЛИТИКА КОНСТАНЦИЯ


    Итак, снова долговременная борьба церковных течений была внешней силой государства насильственно аннулирована. Возглавители епархий вернулись, но и прежние не уходили: получалось по два епископа в одной епархии. Это не могло дать мира церковного. Но до времени «восточные» законопослушно присмирели.

    В 350 г. это давление Запада отпало. Констант на Западе был убит узурпатором Магненцием. Констанций вступил с ним в войну; к 350 г. победил Магненция и сделался единодержавным над всей империей Востока и Запада, приняв титул
aiwnios Basileus титул еще языческой эпохи.

    Констанций болезненно переживал «унижение», нанесенное ему «никейцами» через убитого брата. А кроме того, ему нужна была дружба и преданность именно Востока при напряженно нависшей угрозе со стороны персов. Да к тому же Констанцию, более политику, чем богослову, «восточные» казались государстненно удобными, «сговорчивыми», тогда как «никейцы» казались безнадежно упорными фанатиками.

    С достигнутой единодержавной властью Констанций попал в положение своего отца Константина Великого. Константин, и свое время встревоженный возникшим арианским спором, ради сохранения единства империи срочно прибег к средству, новоизобретенному им тогда,— созыву всеимперского вселенского собора. В данном случае для Констанция это исключалось «староникейским» упорством всего Запада. Оставалось целиком опереться на довольно яркое, сложившееся на Востоке Антиохийское направление. На этот план руководящие фигуры из «восточных» охотно откликнулись. Таковы были старый Акакий Кесарийский и Евдоксий Германикийский, впоследствии ставший Антиохийским. К ним деятельно примкнули перебежчики с Запада, Урсакий Сингидунский и Валент Мурсийский. Эти два персональных ученика самого Ария в дни его ссылки, со времени Тирского собора (335), были, как явно арианствующие, осуждены особо и сердикскими отцами (343) как «безбожные и неопытные юнцы». Но эти два авантюриста, не собираясь быть героями и ради сохранения своих кафедр на Западе, покорились авторитету Западного Сердикского собора, признались в клевете на Афанасия и остались здесь на Западе. Но когда Констант погиб (350), а Констанций переселился на Запад и стал одолевать Магненция, Урсакий и Валент снова сбросили личину и перешли в группировку «восточных», тая в себе замыслы чисто арианские. Их карьерный цинизм можно иллюстрировать случаем такого рода. 28 сентября 351 г. Констанций как раз под Мурсией, где епископствовал Валент, давал решающий бой Магненцию. Валент в нужных местах расставил своих агентов с приказом разведать в штабе Констанция его расчеты на победу и рискнул свой акт шпионажа облечь в одежду чудесного откровения. Он послал Констанцию донесение, что якобы ангел во сне открыл ему о предстоящей с минуты на минуту победе войск Констанция. Валент, а за ним и Урсакий после этого благосклонно были приняты снова в политический и церковный фронт Востока.

    После мурсийской победы и гибели Магненция Констанций для удобства приложения своей власти над Западом переехал со своим штабом как в столицу в императорскую ставку в Сирмиум на Дунае (ныне Карловцы). Наиболее активные церковные политики из «восточных» сочли нужным сконцентрироваться и подолгу оставаться около трона императорской власти. Кроме вышеупомянутых в эту группу вошли и Георгий Александрийский, и Василий Анкирский, и Феодор Ираклийский, и Марк Аретузский, и др. И Констанцию, и этой отныне командующей епископской группе нужно было ослабить римский «староникействующий» западный стан епископата. И вновь выжить с Востока поневоле туда возвращенных Констанцием изгнанников. Констанций уже в 350 г. вновь сослал Павла из Константинополя. Афанасия он пока не трогал. Очень уж неловко было Констанцию делать это после недавних троекратных вызовов и гарантий. Враги готовили Афанасию удар канонический. Под защитой Запада Афанасий всегда ускользал от суда всей вселенской церкви. Новые «придворные соборяне» решили сломать иерархический церковный Запад.

    По мере реального завладения Западом новые церковные политики Востока, следуя за Констанцием, переносили свои «церковно-боевые операции» на почву Запада.

СИРМИЙСКИЕ ФОРМУЛЫ


    Продолжая традицию символьного творчества эпохи Антиохийских соборов, новые восточные деятели и здесь, в императорской ставке в Сирмиуме (Среме), начали издавать серию вероизложений. Но эти вероизложения являются не честью, а бесчестием «восточных». В них начинают брать верх уже злокачественные арианские взгляды Урсакия, Акакия и Евдоксия.

    Так уже в 351 г. была издана 1-я Сирмийская формула, явно проводившая субординатизм.

    План церковного завладения Западом застал западных епископов неподготовленными. Живя отдельно, они упирались на никейской вере и на личности Афанасия. Вблизи и под давлением императора (неожиданно враждебного им) «западные» в массе пришли в замешательство.

    Констанций в 353 г. окончательно доканал Магненция уже к Галлии, под Арлем и Лионом. За Констанцием следовали и придворные церковные политики. Они составили около победителя тотчас же небольшой, но диктаторский собор.

СОБОР 353 г. В АРЛЕ


    От западных епископов они потребовали осуждения Афанасия как политического преступника против императора-победителя. Якобы Афанасий сносился с узурпатором Магненцием. А посольство Магненция действительно еще задолго пред тем (в обход фронта) проезжало через Александрию к тому же императору Констанцию в Антиохию. Возражения «западных», что незаконен суд заочный, с места отклонено по квалификации дела как чисто политического. Потребовали суда экстренного, заочного. Западные епископы пробовали во главе всего обсудить общий вопрос о вере. Но им это не позволено под предлогом, что программа собора не ставит вопросов о вере, сводя свои решения только к области политики и каноники.

    «Западные» сдались. И два епископа, представлявшие папу Ливерия, тоже подписали осуждение Афанасия. Не подписавший Павлин Трирский был немедленно сослан на Восток, во Фригию. Папа Ливерий прислал императору протест и просьбу обсудить дело заново на большем соборе. К папе в этом требовании присоединились из епископата Дионисий Медиоланский, Лукифер Каларисский и Евсевий Веркельский. Тем временем в Египте в 353 г. была сделана полицейская попытка арестовать Афанасия. Но народная защита этого не позволила.

МИЛАНСКИЙ СОБОР 355 г.


    Констанций, рассчитывая на свою победу и на большем соборе, согласился на призыв папы и назначил собор в 355 г. в Медиолане, где была ставка императорского двора. Собрано было вместе с «восточными» и «западными» всего три-четыре десятка епископов. Констанций с грубостью уполномочил руководить собором беспринципных Урсакия и Валента. Это значило открыто идти на скандалы. И весь собор превратился в один из церковно-исторических скандалов.

    Когда при открытии Дионисий Медиоланский не без наивности внес предложение начать соборование с подписи вновь заготовленного текста «Никейской веры», Валент просто бросился на него со своего председательского места, вырвал у него трость и заявил, что ничего подобного он не допустит. Разумеется, произошел общий шум и беспорядок. Введена стража. Собору объявлено, что заседания его переносятся во Дворец. Император решил сам присутствовать, но секретно, за занавесом. «Западные» не были бессловесными пред вызывающим председателем-перебежчиком. «Западные» не могли молчать ни о самом председателе, ни о дутости и грубости политических обвинений Афанасия. Констанций вскоре сам взорвался, вышел из-за занавеса и заявил: «Я сам обвиняю Афанасия. Ради меня вы должны верить Валенту». Епископы утверждали неканоничность заочного обвинения и просили проверки. Возбужденный Констанций, ударяя плашмя своим мечом по столу, выкрикнул: «Моя воля — вот для вас канон». Угрозы ссылкой и даже казнью превратили для епископов собор просто в акт политической власти. Собор покорился и подписал постановления, увы, не только политического, но и церковного значения. Не только осуждение Афанасия, но и восстановление единения с «восточными», прерванного в Сердике.

    Не подписали резолюций Дионисий Медиоланский, Лукифер Каларисский и Евсевий Веркельский и были сосланы на Восток. Сам Осий требовал свободного собора и был арестован. К папе Ливерию в Рим был послан для увещания подписать решения собора чиновник — евнух Евсевий. Ливерий не сдавался. Тогда велено было через префекта ночью арестовать Ливерия и привезти в Медиолан. Здесь Ливерий по-прежнему настаивал на правильной процедуре суда над Афанасием с выслушиванием самого обвиняемого. Для правильного хода соборного суда нужно вернуть назад только что подвергнутых изгнанию членов собора. Затем произвести предварительный сговор, что вся церковь принимает Никейское вероизложение. И, наконец, чтобы самый собор собрался в Александрии на месте деятельности Афанасия. Все подобные пожелания для Констанция звучали почти насмешкой. Папе дано три дня на размышление: или подписать медиоланское решение, или ехать в ссылку на Восток. Папа обрек себя в ссылку и был увезен во Фракию, в город Веррию.

ПОГОНЯ ЗА АФАНАСИЕМ


    В 355 г. была снова сделана попытка, а в 356 г.— вторая взять Афанасия в самой Александрии. Обе были неудачны. Трудно было найти прямой юридический повод к аресту, ибо в руках Афанасия были письма императора с «гарантиями». Поэтому искусственно разыгрывались комедии беспорядков. Сначала в августе 355 г. императорский нотарий Диоген явился просить Афанасия добровольно удалиться из Александрии. Афанасий сослался на письмо императора и сказал, что, конечно, покорится и уйдет, если император вновь пришлет формальный письменный приказ. Диоген пробовал интриговать, вызвать возмущение нирода. Не удавалось. Приказано зимой дуксу Сириану стянуть войска. Разыграна была комедия народного бунта. На 8 февраля у Афанасия в церкви Феоны назначено было большое всенощное бдение. Власти задумали стянуть вокруг церкви войска и сбродную, производящую скандалы толпу. Толпе дана задача, вливаясь, незаметно в массу молящихся, в нужный момент под предлогом нападения на девственниц, произвести шум и драку. На это последовала эффектная реакция властей. Вдруг влились в церковь военные шлемы и залетали над головами молящихся стрелы. Будто бы для достижения порядка нужно было тут в толпе наши и арестовать первовиновника всей смуты Афанасия. Афанасий был на кафедре, все его знали и видели. Были тут и гражданские чиновники. Сознательно разыграли комедию, будто его не нашли, чтобы разгласить миф, что виновник «бежал от возмущения народа». И Афанасий действительно на сей раз признал целесообразным скрыться в пустыне, где и скрылся со сцены в потаенных жилищах монахов Нильской долины. В монашеской истории Палладия Элионопольского, между прочим, передаются анекдотические детали этого конспиративного периода. Полицейская погоня за Афанасием в какой-то мере продолжалась. Монахи обычно по Нилу в своих лодочках провозили на базары продукты своего рукоделия. Навстречу такой лодочке плывут погонщики за Афанасием. Едущих в лодочке, где сидит и сам Афанасий, спрашивают: не встретили ли они тут Афанасия? Спрошенные, с показным усердием размахивая руками, указывали сыщикам дорогу вниз по Нилу. Так на этот раз обман благополучно удался.

    Но возвращаемся к моменту изгнания Афанасия из Александрии. Сириан заготовил императору лицемерный рапорт. Конечно, никакого нападения не было. Просто возмущенный Афанасием народ ворвался в его церковь, при этом Афанасий осудил себя сам, позорно бежав. В противовес этой официальной лжи александрийцы со своей стороны тоже писали донесение по высочайшему адресу, доказывая, что без всякой внешней причины в церковь ворвались войска и стали действовать оружием. Протесты, конечно, не заслушивались. Для дальнейшего усмирения Египта прислан был комит Ираклий с императорскими посланиями сенату и народу. Император объяснял, что раньше он терпел Афанасия ради своего собрата-императора. Теперь Афанасий объявляется «врагом народа», которого надо найти. Началось насильственное отобрание церквей. 24 февраля 357 г. вступил в Александрию «преемник» — Георгий Каппадокиец, поставленный в Антиохии. Раньше он был в Константинополе видным чиновником по министерству финансов. Афанасий сообщает о его некорректности в этих делах. На этой почве была и у Георгия личная враждебность к Афанасию. Началось гонение против епископата, верного Афанасию. Шестнадцать епископов изгнано, тринадцать — бежали.

    Верных Афанасию клириков ссылали опять ad metallum, в Фэнон, туда же, куда ссылали христиан при Максимине Дайе. Богослужебные собрания разгонялись. Сопротивлявшиеся арестовывались и ссылались в Оазисы. Террор длился 18 месяцев. Александрийцы наконец восстали, ворвались в церковь Георгия, и ему грозил самосуд народа. Георгий бежал из Александрии. А вослед ему неслись грубые обвинения в спекуляциях.

    Афанасий, однако, должен был длительное время жить на нелегальном положении. Этот отрыв от текущих дел способствовал его литературной деятельности. За это время им написаны «4 слова против ариан»[3], «Жизнь преподобного Антония», только что скончавшегося, верного и активного друга Афанасия, «История ариан» для монахов. Тут он резко выражается о своих врагах. И о самом Констанции говорит в тонах смелых и насмешливых. Свое укрывательство Афанасий убежденно защищает в особом своем произведении «Апология моего бегства». Тут он пишет: «Я слышу, что Леонтий Антиохийский, Нарцисс из Нерониады, Георгий Лаодикийский и прочие ариане сплетничают на мой счет и злословят, называют трусом за то, что я не дал им убить меня». Такое поведение Афанасия и богословское его самооправдание поучительны при построении системы нравственного богословия, у нас еще не сложившейся.

    В это же время (356) сослан был на Восток за верность Никее и Иларий Пиктавийский (т. е. из Пуатье).

2-я СИРМИЙСКАЯ ФОРМУЛА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ


    Расправившись с личными противниками, вершители церковной политики в ставке императора Констанция в Сирмиуме решили начать подкоп и под самую никейскую веру. Сделана была попытка издать императорский декрет о вере. Это было началом зла, многократно потом повторявшегося в эпоху вселенских соборов в православной греческой империи. Составляли этот декрет, или манифест, о вере все те же епископы-временщики, или диктаторы. Среди них был (увы, явно ослабевший умом к старости) Осий Кордубский и солидарный с ним по землячеству Потамий Олизиппонский, т. е. Лиссабонский. Формула издана в августе 357 г. и пущена для подписи:

    «Так как многих смущает вопрос о так называемой по-римски Substantia, а по-гречески
ousia, т.е., выражаясь точнее, вопрос об omoousion и так называемом omoiousion, то не об одном из этих выражений не должно быть и упоминаний и не следует объяснять их в церкви по той причине и на том основании, что в Священном Писании нет этих выражений и вопрос о них — выше человеческого ума и ведения, потому что никто не может изъяснить рождение Сына. Род же Его кто исповесть? (Ис. 53:8). Никто, с другой стороны, не сомневается, что Отец больше Сына. Ведь всякий без колебания согласится, что Отец по чести, достоинству, божеству (у Афанасия: qeothti, у Илария: claritate, majestate) и по самомy имени Отца больше Сына, как свидетельствует и сам Сын: «Отец Мой более Меня» (Ин.14:28). Равно и то, как всем известно есть кафолическое учение, что есть два Лица — Отца и Сына, и Отец есть больший, а Сын подчинен Отцу со всем, что Отец подчинил Ему. И Отец не имеет начала, невидим бессмертен и бесстрастен. А Сын рожден от Отца, Бог от Бога, свет от света». Оригинал этого документа латинский, а греческий текст только копия. Иларий называет этот текст «богохульством (b'asphemia) Осия и Потамия».

    Один из историков думает, что именно эту формулу, следуя за Осием, подписал и папа Ливерий, после чего его освободили из ссылки и он возвратился в Рим. Хефеле, защищая папу, утверждает, что папа Ливерий подписал не эту 2-ю, а 3-ю Сирмийскую формулу, смягченную. Но существа дела это не меняет. Языческий магизм, внесенный латинскими богословами в приемлемое и для нас учение о каноническом первенстве Римского папы, исторически для нас доказывается.

    2-я Сирмийская формула создала целительный перелом в истории антиникейской реакции Востока. Сирмийский «перегиб» исказил православный смысл антиникейства. Оно превратилось в арианскую отраву. Это отрезвило самих антиникейцев. Вызвало с их стороны здоровую православную реакцию. Эта реакция создала распад «единого антиникейского фронта». Он начал развиваться, выделяя из себя чистое православие.

    Таким образом, «победа» на «фронте веры» придворных политиканов-епископов оказалась пирровой победой. От этой победы начинается и падение партии. Она распалась. Из нее начали выделяться крайние арианские яды, через что «восточные» стали очищаться от арианской мути и заразы.

    Запад был проще. Стоя на никействе, он просто отвергал 2-ю Сирмийскую формулу как «богохульную». Таков был собор Агеннах, в Галлии.

    Восток был сложнее. На Востоке не было юридически (канонически) простой ориентации на Никею. Жили и сознавали себя так, будто Никейский Вселенский собор был несущественной подробностью в прошлом. А какой-нибудь Тирский собор 335 г. куда важнее его. На восточном кругозоре были свои расценки и ценности. Например, св. Василий Великий с почтением смотрит на Диания Кесарие-Каппадокийского, который был предстоятелем в дни его молодости. Между тем Дианий был в числе осудивших Афанасия в Тире (в 335). Дианий был и в 340 г. в числе «восточных», уехавших из Сердики и протестовавших в Филиппополе. И вообще «восточные» не были строго монотонны. Наоборот, пестры и разнообразны в их взглядах.

ГРУППИРОВКИ «ВОСТОЧНЫХ»


    Чисто православные группы:

    A) Вот типичный представитель традиционного восточного богословия, без философских школьных пристрастий — Кирилл, епископ Иерусалимский. Около 348 г. он, тогда еще пресвитер, произнес известные слова «Огласительные» — «
Kathchtikai» и «Тайноводственные» — «Mustagwgikai». Здесь он полемизирует и с Арием, но не называет его по имени (тактика!). Намекает на «тайные ереси в церкви». Но подробнее опровергает лишь Маркелла да Савеллия (понятно!). Излагает катехизис по тексту символа веры, но по букве не Никейского.

    B) Люди, воспитанные на Оригене, с субординатистской схемой построения Св. Троицы. Никейский Символ претил их школе.

    C) Люди уже с симпатиями к арианству. Но само первоначальное арианство уже иссякло, как бы вымерло. На сцену выступила генерация новых ариан, порвавших с традицией и увлекшихся диалектическими выводами из порочной основной предпосылки арианства о тварности Сына Божия. Товарищ Ария Секунд Птолемаидский уже казался слишком компромиссным, уступчивым вольному «философу» Аэтию.

    Евномий уже не удовлетворялся «мягкостью» взглядов Евдоксия. Пред принятием от Евдоксия хиротонии Евномий подверг его догматическому экзамену.

    Аэтий и Евномий упрекали самого Ария за соглашательство. Эти крайние новоариане, однако, проникли в иерархию православных через людей компромисса, чем характеризовалась общая атмосфера на Востоке. Типичным компромиссником, созданным лукавой атмосферой запутанности, был Леонтий, архиепископ Антиохийский. Чтобы быть угодным и господствующим политикам в арианском духе, и большинству православной народной массы, он, например, произносил богослужебные возгласы: сначала невнятным бормотанием по арианской формуле «Слава Отцу через Сына во Святом Духе», а далее громко: «всегда ныне и присно и во веки веков». Недаром он иронически говаривал, показывая на свою седоволосую голову: «Когда растает этот снег, то много будет грязи». Намек на те партийные споры, которые и разразились на Антиохийской кафедре, ибо все держалось на временном компромиссе.

    Антиохийская кафедра сначала была захвачена крайними, так называемыми аномеями.

АНОМЕИ


    Выразителями и отцами арианской крайности явились светский дилетант-философ Аэтий и епископ Евномий. Сошлись они в Александрии в 356 г. по изгнании св. Афанасия в кружке арианствующих около Георгия Каппадокийца. Аэтий родом из Келе-Сирии, был и ювелиром, и медиком, и софистом. Много скитался в поисках науки. Он был убежден в адекватности его силлогизмов самому существу Божию. Наивный рационалист в гносеологии, он утверждал, что «знает Бога так же хорошо, как и самого себя». Устанавливал «определения о Боге посредством геометрии и фигур». Адекватным определением Бога он считал, по 'Аристотелю, Его «нерожденность». Все «рожденное» (т. е. и Сын Божий) «иносущно». Ему, Евномию, бездушному логисту, пришлась по душе эта система. И Евномий, как верный ученик Аэтия, занялся фанатической критикой единосущия, оперируя, по словам св. Василия Великого, «Хрисипповыми силлогизмами и Аристотелевыми категориями». По Евномию, единственное имя, приложимое к Богу и неприложимое к твари, это «Agenntos». Такой Безначальный только Один. Следовательно, Сын только и может быть «созданием и творением». Его имя — «Рожденный». Он не был до Своего рождения. Он «Единородный Бог, Рожденный волею (а не сущностью) Отца». Сущность его не тождественна и не подобна Отчей, хотя Сын Отцу и подобен, как «образ и отпечаток всей энергии и мощи Вседержителя, отпечаток дел, разумов и изволений Отца». «Сын не единосущен и не подобосущен. Он противоположен Отцу по сущности». По Аристотелю, «ум — часть Божия». Поэтому Бог не более знает о Себе, чем мы о Нем. Бог ничего не требует от людей, кроме того, чтобы знали Его. Христианство превращено здесь в логическую систему. Блаженный Феодорит острит об Евномии, что теологию он превратил в технологию.

    Чтобы забрать богословскую власть над всем Востоком для проведения в жизнь этого усовершенствованного арианства, естественно, нужно было овладеть для этого церковной головой Востока Антиохией. По смерти 357 г. Леонтия Антиохийского Евдоксий Германикийский, вращавшийся при дворе среди правящей придворной партии, добился для себя антиохийской кафедры и приступил к исполнению поставленной им себе задачи — утверждения аномейства. Аэтия он поставил при себе диаконом. В проповедях теперь он не стеснялся кощунственно вышучивать божество Сына, говоря, что Бог-Отец не мог иметь Сына, ибо у Сына нет матери. Евдоксий в компании с Акакием Кесарийским и Уранием Тирским составили в начале 358 г. в Антиохии собор. От лица собора провозгласили как руководственную 2-ю Сирмийскую формулу и вдобавку подчеркнуто отвергли и
omoousios, и omoiousios. Стало ясно, что божество Сына просто отвергается и арианство восстановлено.

ПОВОРОТ «ВОСТОЧНЫХ» К НИКЕЕ: ОМИУСИАНЕ


    Нужен был этот кощунственный хлыст аномейства или евномианства, чтобы ослепшие от борьбы с Маркеллом «восточные» вдруг прозрели и пробудились для борьбы со стратегически обошедшим их со всех сторон арианством. Евдоксий, отрицая божество Сына, явно обрисовался пред ними как «без-божный».

    И вот епископ Лаодикии обратился немедленно после Евдоксиева Антиохийского собора 358 г. с окружным посланием к епископам Востока, призывая их спасти православие от «безбожников». Василий, епископ Анкирский (конкурент Маркелла), несмотря на все свои предубеждения против Никеи, ревнуя о православии, а не об арианстве, горячо откликнулся на призыв Георгия. Так явилась на сцену группа омиусиан. Их термины —
omoios kat ousian, omoios kata panta. Эта формула встречается и у Александра Александрийского, и у Афанасия Великого, и в «Многострочном Изложении», и у Кирилла Иерусалимского в «Огласительных Поучениях». Русский термин «подобный» стоит на безразличном перепутье большего или меньшего сходства. Греческий термин наоборот — он по природе своего значения говорит об уравнении сравниваемых величин, о равенстве, но не тотальном, а только частичном, в каком-то определенном отношении. По определениям Аристотеля, термином «tauton» («то же самое») вещи сравниваются по их сущности. Термином «omoion» («подобное») вещи сравниваются по их качествам. Термином «ison» («равное») вещи сравниваются по их количеству. Св. Афанасий хорошо, сознавал эту недостаточность термина «омиос» и писал, что если Сын омиос Отцу, то значит, что он равен, но не по сущности, а по каким-то качествам. А если бы был равен с Отцом по сущности, то был бы не омиос, а «omos», тот же самый, следовательно: единой сущности (омоусиос). Но практически этот термин все-таки был ходким и хранил в себе верную мысль или корнесловную тенденцию к уравнению. Омиусиане ценили этот термин, ибо безразличное употребление и у самого Афанасия «усиа» и «ипостасис» пугало их маркеллианским слиянием Лиц. «Оми» резче отделяло Лица. «Восточные» как бы хотели сказать: «Надежнее выразиться: «не одна и та же сущность, а такая же у всех Трех».

    Так, во главе движения встали бывшие активные антиникейцы Георгий Лаодикийский и Василий Анкирский. Афанасий не без жесткости сердечной долго продолжал еще называть Георгия просто арианином. Но оздоровляющее движение началось. Василий Анкирский, не откладывая в долгий ящик, воспользовавшись ближайшим поводом освящения в Анкире нового храма, перед Пасхой 12 апреля 358 г. созвал собор. Время для съездов было неудобное. Подъехало только 12 епископов. Но все равно он провел через этот собор свое окружное послание к епископам Финикии и других епархий Востока. «После того как наши отцы одержали над еретиками (Маркеллом и Фотином) такие важные победы, казалось, можно было надеяться, что настали времена мира,- спокойствия. Но диавол нашел для себя новые сосуды. Опять слышно о новшествах, о скверных новоглаголаниях против истинного, подлинного (
gnhsioths) сыновства Единородного». Довольно пространное изложение веры собора заканчивалось восемнадцатью анафематизмами и против Маркелла, и против аномеев. Хотя тут староникейское омоусиос тоже отвергнуто, но анкирские отцы тут утверждали, что Сын подобен Отцу не только по энергии, но и по существу (!) и что Бог родил Сынa не только по своему хотению (kat exousian), но и по своей сущности (kat ousian!!). Это был конец неопределенности и начало догматического уточнения. Отказ от «иносущия» и утверждение «родства по сущности». Сыновство утверждалось не метафорическое, а подлинное: термины «gnhsios», «gnhsioths». Лишь от испуга перед савеллианством задерживались на «подобии по сущности»: «имеет сущность свою не в тожестве с Отцом, а только в подобии».

    Св. Епифаний назвал этих анкирцев «полуарианами». Но это исторически неточно, ибо они шли прочь от ариан. Анкирский собор 358 г. расколол антиникейскую коалицию. Началась борьба фракций. Собор послал своих депутатов к императору Констанцию. Констанций действительно хотел компромиссного мира, а не раздорных крайностей. Он с убеждением встал на сторону этих анкирских соборян 358 г. Решил предложить их программу на всеобщее приятие, на, так сказать, «епископский плебисцит». Ради этого взял даже обратно свою утвердительную грамоту у Евдоксия на Антиохийскую кафедру, впредь до проверки.

    Составлена была по этому случаю для выполнения программы Василия Анкирского так называемая 3-я Сирмийская формула. Эта формула — прямой пересказ Антиохийской 341 г. с дополнением
omoios kat ousian («подобный по сущности»). Василий Анкирский назначается как бы главой епископата на Антиохийскую кафедру. К епископату обращается императорский приказ: признать подобие по сущности или уходить с мест. Папа Ливерий и Осий еще раз подписались под этой формулой. Не подписавших это диктатурное богословие (аномеев) оказалось много. Они были императорской властью сосланы: Евдоксий в Армению, Аэтий в Пепузу, Евномий в Магом. Всего сослано до семидесяти аномеев. Неожиданная диктатура партии вызвала бурное недовольство новыми временщиками. Патрофил Скифопольский подал императору жалобу на самоуправство омиусиан, и сами последние признались императору, что они не хотят рисковать совсем проиграть свое дело, искажая его формой государственного давления. Они доверили Констанцию пересмотреть и решить выдвинутый ими вопрос путем действительно полного западно-восточного вселенского собора.

«ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР»

В АРИМИНИУМЕ — СЕЛЕВКИИ


    Уже издан был указ собираться в Никомидию, уже епископы ехали на собор, как вдруг случившееся землетрясение, разрушившее в Никомидии нужные здания, заставило переменить план. Заговорили о Никее. «Западным» очень приятна была эта мысль. Но именно потому-то арианские интриганы — Урсакий и Валент — испугались, что такая встреча «западных» и «восточных» может привести их к единению. Они постарались убедить Констанция, что лучше собрать «западных» и «восточных» раздельно, но на общей, предписанной сверху программе. И их проект был принят. Собору восточных назначено было собраться в Селевкии Исаврийской (это военный центр для восточных армий), а западному собору — в Ариминиуме (на берегу Адриатического моря — Римини).

    Как выработать согласительную программу раздвоенного собора? Столичные дельцы знали, что западным, так сказать, «староверам» омоусианства нелегко сойтись с новыми восточными омиусианами. Решили вызвать на консультацию Василия Анкирского с его группой, чтобы те представили текст проекта вероизложения, который полагал бы непереходимый барьер направо, к староникейству. Прибыли в Сирмиум Василий Анкирский и Марк Аретузский. Последний и набросал формулу, где наряду с термином «усиа» одновременно совершенно устранен был бы и термин «омиусиос». Все заменено неопределенным «омиос ката панта». Так родилась на свет

4-я Сирмийская формула


    (или так называемая «датированная вера», 22 мая 359 г.).

    Вот она:

    «Веруем во Единого только и Истинного Бога Отца-Вседержителя. И во Единого Единородного Сына Божия, прежде всех веков и прежде всякого начала, прежде всякого представимого времени и всякого мыслимого существа («усиас» у Афанасия, «епиниас» — «понятия» у Сократа), Рожденного бесстрастно от (эк) Бога. Рожденного же Единородного, Единого от Единого Отца, Бога от Бога, подобного родившему Его Отцу по писаниям, рождения Которого не знает никто, кроме Одного только родившего Его Отца. Мы знаем, что Сей Единородный Сын Его, по манию Отчему посланный Отцем, Он пришел с небес и все домостроительство исполнил по Отчему хотению. И во Святого Духа.

    А так как слово «усиа», по простоте введенное отцами, но не известное народу, производит соблазн, потому что оно не встречается в Писании, то благоугодно изъять это слово из употребления и отнюдь не делать впредь никакого упоминания об усиа в применении к Богу, т. к. Священное Писание нигде не упоминает об усиа Отца и Сына. Не следует также употреблять и слово «ипостасис» в приложении к Отцу и Сыну и Святому Духу. А Сына мы называем подобным Отцу во всем (ката панта), как говорит и учит Священное Писание.

    А все ереси, как те, которые уже осуждены прежде, так и те, которые появятся как противные изложенной в этом документе вере, да будут анафема».

    Эта формула раньше всякого парада полной соборности, которая не исключалась, а только гарантировалась, была подписана в присутствии императора 22 мая 359 г. Она и стала известной под именем «датированной веры».

    Трудно было омиусианам отказаться от усиа, и потому Василий и Анкирский дал подпись с такой подробной мотивировкой: «А слово «во всем» понимаю в том смысле, что Он подобен Отцу не только по воле, но и по ипостаси, и по происхождению, и по бытию. И кто говорит, что Он подобен только кое в чем (
kata ti), тот чужд кафолической церкви». Это Василий направлял против Валента, который хотел уклониться от подписи «ката панта» — «во всем».

    Эту до последнего слова заранее заготовленную «веру» повезла из императорского центра делегация на западный собор

в Ариминиуме (359).


    Там было уже собрано до 400 западных епископов. Префект Тавр получил приказание заявить отцам собора, что он не отпустит их, пока они не придут к соглашению. Издержки по их содержанию император Констанций принимает на себя. Епископы для сохранения своей независимости отказались от предложенного обеспечения. Только два бедных британца согласились на казенный паек, боясь обременить своим содержанием прочих собратьев, которые предлагали им такой прокорм в складчину. Инструкция императора Констанция приказывала отцам собора не явиться вообще восточных дел, а только согласиться о формуле веры и прислать затем ко двору 10 делегатов от собора.

    Собор начался дружно и с наивным оптимизмом. «Западные» еще не знали о заготовленной 4-й Сирмийской формуле. Вдруг как снег на голову приезжают из Сирмия Урсакий и Валент и заявляют, что вероизложение уже готово. Остается только принять и подписать его. Возмущение западного собора было неописуемое. «Западные» кричали: «Мы собрались сюда подтвердить Никейскую веру!» Урсакий и Валент пробовали успокаивать: «Да вы вникните только, и вы не увидите тут ничего нового». Соборяне возражали — если тут нет ничего нового, то вы анафематствуйте здесь торжественно и арианство, и все ереси, возникшие после него. Урсакий и Валент, конечно, отказались. Тогда собор объявил им свое отлучение. Но собор не сохранил своей монолитности. Урсакий и Валент уговорили до 80 делегатов согласиться поехать в императорскую ставку и там смягчить предложенный им ультиматум. Таким образом оформился раскол собора. От каждой части префект Тавр согласился послать в ставку по десять делегатов.

    Констанций, занятый тревогой на персидском фронте, уехал из Сирмия в Константинополь. А делегатам собора послал указания подъехать на Востоке до Адрианополя и там его ждать. Получился томительный перерыв во всей соборной деятельности.

    Делегаты западного собора оказались неизощренными в разгадке тех тонких сетей, которые продолжали раскидывать пред ними сопутствовавшие им Урсакий и Валент. Пересматривая в виде опыта и самопроверки предложенную 4-ю Сирмийскую формулу, хитрые официальные делегаты вовлекли эту группу западных пленников в согласие подписать чуть видоизмененную официальную формулу, на самом деле ухудшенную в смысле арианской злокачественности. А именно согласиться на омиос, даже без «по всему» — «ката панта». Затрепанные долгими блужданиями по Балканским захолустьям, западные делегаты-пленники 10 октября 359 г. в маленьком местечке под Адрианополем подписали эту ухудшенную 4-ю Сирмийскую формулу. Для хитрецов Урсакия и Валента это было нужное им достижение, ибо данная почтовая станция носила название Ника. Подписанный тут документ по названию сходный с «Никейским» было полезно интриганам рекламировать для агитации в среде «западных». После этой вырванной у «западных» взятки их наградили наконец отправкой домой, но, увы, еще не на свободу. Прошло 7 томительных месяцев, в течение которых префект Тавр держал под арестом в Арминиуме без дел епископов, гордо нуждавшихся и почти голодавших. Каково же было разочарование этих соборных мучеников, когда их собственные делегаты подписали и привезли им в подарок свою духовную капитуляцию! Тавру одновременно прислана инструкция не распускать арминиумских соборян, пока так или иначе все не подпишут этой «Никской» веры. А санкции даны Тавру грозные: право ссылки упорствующих до количества даже 50 епископов. Под таким давлением подписались почти все, 20 епископов под водительством Фебадия Агеннского уперлись, но Урсакий с Валентом ухитрились и этих упорных как-то «обойти». Упорные предложили, чтобы Урсакий с Валентом подписали ряд анафематизмов. Для изощренных софистов и эти анафематизмы открывали возможность самых неожиданных перетолкований. Например, Валент анафематствовал тех, кто признает «Сына творением, как и прочие творения». Валент затем издевался над обманутыми простаками. Он говорил: «По букве я анафематствую мысль о Сыне, как равном с прочими творениями, но ведь для меня то Сын как раз творение, но особое, отличное от прочих творений». Простаки Запада, однако, удовлетворились этим обманом и разъехались по домам.

В СЕЛЕВКИИ ИСАВРИЙСКОЙ (359г.)


    Восточная половина «вселенского» собора собралась к 27 сентября 359 г. Съехалось от 150 до 160 епископов. Императорскую персону представляли «квестор дворца Леона и военный начальник округа Лаврикий». Из Александрии прибыл епископ Георгий, из Антиохии — Евдоксий, из Кесарии Палестинской — Акакий, из Скифополя — Патрофиль. Собралась и веская группа в 105 епископов, уже вдохновленных своим омиусианством. Это— Македоний Константинопольский, Элевсий Кизикский, Кирилл Иерусалимский, Евстафий Севастийский, Василий Анкирский, Георгий Лаодикийский. Послан был на собор и живущий тут в изгнании Иларий Пиктавийский. Это была первая соборная встреча вновь образовавшейся партии. Подобралось и от 30 до 40 левых, арианствующих в форме аномейства со старым Акакием Веррийским во главе. Была малочисленная группа и никействующих. Таков, например, Имерий из Египта. Есть предание, что тайно прибыл в Селевкию из пустыни и Афанасий. Но ни о какой конспиративной работе его здесь у нас нет данных. Напряжение токов между здоровыми консерваторами (Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский) и крайне арианствующей группой Акакия Кесарийского обещало бурный взрыв. С этого и началось. На самом открытии собора (27 октября 359 г.) Акакий сразу предложил отменить Никейский символ, отвергнуть как омоусиос, так и омиусиос и даже простое омиос, ибо «ничто не может быть подобно Божественному существу. Христос есть творение и произошел из ничего». На это обнажение аномейства поднялась буря негодования среди омиусианского о большинства вплоть до перехода некоторых омиусиан к никейскому меньшинству. Раздались возгласы: «Сын — от Бога, т.е. из сущности Божией!» Для доказательства, к чему ведет полное отрицание Никеи, огласили цитаты из проповедей Евдоксия: «Отец и не мог иметь Сына, ибо у Него нет жены». Поднялся вновь шум... Чтобы встать, казалось, на основную общепринятою базу, т. е. на 2-ю Антиохийскую формулу (Лукиановскую), группа большинства — Василия Анкирского и Георгия Лаодикийского — предложила вновь подписать эту, издавна свою собсвенную формулу. Но какой-то вихрь зловерия уже овладел сознанием акакиевцев. Они покинули заседание собора. На следущий день, 28 сентября, благоразумные последователи омиусианства на для самоукрепления собрались отдельно в церкви при закрытых дверях и провозгласили 2-ю Антиохийскую формулу. В тот же день приезжают делегаты с директивами Селевкийскому собору. Руководящий всеми соборными инсценировками придворный императорский совет привез восточной половине собора ультимативную инструкцию подписать теперь так называемую «датированную веру», т. е. 4-ю Сирмийскую формулу, с присоединением осуждения аномейству. Это был ушат холодной воды на голову Акакия и его группы. Сенатор Леона пригласил всех спорящих епископов составить общее собрание. 29 сентября оно состоялось. Леона гарантировал свободу высказывания. И Акакий даже потребовал удаления некоторых для него крайне раздражающих лиц. Омиусиане оказались психологически в этот момент уступчивее. Они согласились, чтобы неугодные акакиевцам лица во главе с Кириллом Иерусалимским временно удалились из собрания.

    Тогда Леона огласил записку Акакия. На этот раз сей до цинизма смелый богословский дипломат в своей записке анафематствует свое вчерашнее аномейство и, глазом не моргнув, провозглашает «омийство», т. е. Сына подобным Отцу. Не от себя одного все это заявляет Акакий, но от всех крайне левых, повернувших вместе с ним на компромисс с явным расчетом любой ценой не дать василианам ослепить императора. Этого акакиане в конце концов и достигли, несмотря на временную неудачу на почве данного, сплошь скандального «вселенского» собора.

    Провозглашение омийства акакиане в данном случае мотивируют в следующих выражениях. Они «не отвергают авторитетной веры Антиохийского собора (так называемого Лукиановского символа). Но ввиду споров, возникших в последующее время, исключают из употребления слово «омоусион», как не данное в Писании, a
anomoion (даже!) предают анафеме.

    И признают ясно, что Сын подобен Отцу».

    На собрании следующего дня началось обсуждение этого текста. Василиане начали допрашивать Акакия: в каком смысле и в каких пределах Сын подобен Отцу? Акакий откровенно пояснял: «подобен по воле, но не по существу». Конечно, поднялись опять бурные пререкания. Леона, проверив на опыте температуру собрания, прибег к давлению. Заявил: «Меня император послал руководить собором единодушным. А так как вы неукротимы, то идите и пустословьте на стороне. Я в таком соборе не участник». И закрыл заседание. Расхождение василиан и акакиан через это оформилось. Василиане собрались и от лица своей группы низложили и отлучили 9 главных епископов из акакиан, начиная с Акакия и Евдоксия, и даже на место Евдоксия избрали Антиохийским епископом пресвитера Аниана. Конечно, акакиане не потерпели такой свободы действий и использовали амбицию комита Леоны. Тот, несмотря на протесты соборного василианского большинства, арестовал Аниана и отправил в ссылку. Расколовшиеся партии собора отправили каждая своих уполномоченных для доклада императору.

    Так печально кончилась лукаво задуманная антреприза раздвоенного «вселенского» собора, породившего 4 фракции.

    Смущенный Констанций хотел было потребовать к себе весь восточный собор in corpore, но явившиеся первыми акакиане посоветовали ему ограничиться вызовом депутатов по 10 лиц от каждой стороны. Им указано было съехаться в Константинополь. В этом партийном состязании циничные акакиане превзошли в партийных и дипломатических приемах связанных своей принципиальностью василиан. Констанций толкал к соглашению, почти вымогал его. Вынужденные взаимные уступки породили некоторое искусственное партийное образование, получившее в истории имя

партии омиев.


    Омии сконструировались в результате прений в присутствии императора в Константинополе акакиан (скрытых аномеев) и василиан (омиусиан). Это компромиссное искусственное образование окрасило собою хотя и не долгий, но целый период восточного богословского опыта. Василий Анкирский доложил Констанцию о возмутивших отцов Селевкийского собора богохульствах Евдоксия и потребовал особого разбирательства и церковного суда над спорной личностью претендента на первую кафедру Востока. Такое предложение было неприятно императору, и Евдоксий хитро использовал этот момент. Он цинично заявил, что он согласен анафематствовать термин «аномиос», если Василий согласится анафематствовать «омоусиос». Честный Василий отказался. Тогда Констанций за несговорчивость отверг василиан и связал себя с цинично сговорчивыми Акакианами.

    Не без некоторой сценической искусственности во время этих дебатов объявляют радостное известие о прибытии Урсакия и Валента с казавшимся невероятным известием о том, что все представители западного собора подписали наконец «Никское исповедание», в котором нет ни «единосущия», ни даже «подобосущия», а только «подобие». Констанций был в восторге от такого совпадения в общем результате западной половины «вселенского» собора с восточной. Оставалось только просмотреть текст и, может быть, его в чем-то отшлифовать. Снова начались очные ставки пред императором вождей двух партий. Беспринципная смелость Акакия и Евдоксия давала им победу в глазах Императора. Оба они анафематствовали свое аномейство. От омиусиан потребовали также пожертвовать каким бы то ни было, прямым или косвенным, маневрированием термином «усиа». После немалых споров омиусиане наконец сдались и подпсали «Никскую веру». Это случилось в вечерне-ночном заседании как раз в новогоднюю ночь на 1 января 360 г. Так получился после всей лукавой волокиты официальный результат искусственного «вселенского» собора в Арле-Селевкии. Императорский центр отныне с формальным правом предложил всем возглавителям церкви Востока и Запада объединиться на умолчании и об аномиос, и об омиусиос — всем стать омиями. В это «казенное» объединение входили разнородные элементы: и а) старые ариане Урсакий с Валентом и Георгий Александрийский, и б) надевшие овечью шкуру аномеи Евдоксий с Акакием, и с) многочисленные невольники на Западе и Востоке. Все должны были стать

омиями.


    Такой результат, выжатый политическим давлением, не мог дать вселенской церкви догматического выздоровления и успокоения. Тем более что приближался момент быстрых смен на императорском троне со сценарием восстановления в империи даже язычества Юлианом Отступником. А пока на краткий срок тщились на верхах около Констанция консолидировать достигнутое соглашение. Акакиане держались около двора. Сюда же в 360 г. теперь смело перешел из Германикии Евдоксий. 15 февраля 361 г. предположено было торжество нового освящения разрушенной землетрясением и вновь построенной церкви св. Софии. Это было поводом к созыву довольно широкого собора не только местного, а гостеприимно принимавшего и гостей-епископов издалека. Однако когда находившийся поневоле на Востоке Иларий Пиктавийский выразил желание присутствовать на соборе, то его просто выслали домой в Галлию. Этот собор, чувствуя под собой твердую опору государственной власти, решил углубить и укрепить свою вселенскую диктатуру и проявить свою власть и в вероучительной, и в канонически-административной областях. Были пересмотрены символические тексты 4-й Сирмийской формулы, так называемой «датированной веры», Никской формулы. Из последней выражение «омиос ката панта» сокращено до одного только слова «омиос». «Ката панта» выброшено. Запрещено употребление термина «ипостасис», ибо василиане стали употреблять его иногда вместо запрещенной «усиа». Крайний Аэтий удален императором в ссылку. Под разными каноническими предлогами низложено 11 видных омиусиан, в том числе Василий Анкирский, Евстафий Севастийский, Македоний Константинопольский, Кирилл Иерусалимский. Последний за то, что будто бы растратил церковное имущество: продал ризы из дорогой парчи, и эту материю видели в одеждах какой-то актрисы. Вновь просмотренные вероисповедные тексты постановлено генерально подписать всему епископату. Покорно подписали, как вспоминают потом Великие Каппадокийцы, и Дианий Кесарие-Каппадокийский, и отец Григория Богослова — Григорий Назианзский. Но крайне левые арианствующие не простили Евдоксию его «предательства» и Аэтия, и других верных арианской левизне, подвергнутых ссылке за неподписание Константинопольских формул. Верные своей арианской левизне не пошли за официальными акакианами-омиями. Подрываемые этим акакиане вынуждены были смягчить свое отношение к сговорчивым из омиусиан. Потому согласились освободившиеся кафедры, после ссылки крайних ариан, предоставлять и василианам. В таком порядке на анкирскую кафедру прошел будущий чисто православный Афанасий — друг Василия Великого. Лаодикийскую кафедру получил Пелагий, через два десятилетия православный член II Вселенского собора. Итак, Констанцию казалось, что он достиг наконец поставленной себе цели — дал церкви мир. Но это было еще самообольщение. Политические потрясения вскрыли всю иллюзорность этого нереального, а только официального «мира церкви».

* * *


    Придворные приверженцы Константина Великого тотчас после его смерти истребили всех возможных претендентов на императорский пост. И все-таки были скрыты и уцелели два его племянника, дети его брата Юлия Констанция, Галл и Юлиан. Когда прошла горячая минута, они были вновь признаны в достоинстве носителей и наследников власти со званием кесарей. Но на душе Юлиана навсегда осталась кровавая царапина и вражда к партии убийц его отца, дядей и братьев. Убийцы действовали под знаменем новой религии и утверждения христианской династии. У Юлиана по инстинкту залегло в душе отвращение к этой новой религии и влечение ко всем красотам старой, языческой. Тем более что по инерции среди профессиональных учителей, которых привлекали для образования Юлиана, господвовала еще старая традиция тщательного изучения античных, т.е. языческих, литератур. Материал действительно чарующий. На ряду с ним новый библейский материал мог казаться положительно антиэстетическим, только морализирующим, лишенным специфической красоты античности. Помимо этих личных симпатий Юлиана весь материал и методы школы, воплощавшиеся в традиционной профессии учителей, были языческими, дохристианскими и внехристианскими. Школьно учиться значило изучать античное язычество.

    Юлиан и Галл в их школьные годы были поселены вдали от столицы, в деревенской вилле близ Кесарии Каппадокийской. Гувернером Юлиана был Мардоний, в душе бытовой язычник и только «паспортный» христианин. Юлиан, молча покоряясь системе воспитания, выслушивал уроки христианских учителей и даже поставлен был в анагноста, т. е. церковного чтеца. Евсевий Никомидийский был высшим наблюдателем за образованием Юлиана и попутно внушал ему арианство. Навязал в учители известного арианского софиста Аэтия. Юлиан сошелся с Аэтием на почве языческой философии. Жадно впитывал в себя уроки профессоров, откровенных язычников. Некий Максим Ефесский водил Юлиана по языческим храмам и там соблазнял его своими лжечудесами. По мановению Максима вспыхивал факел пред статуей богини, а на ее лице сияла улыбка. Хотя в 341 г. по указу западного императора Константа и были воспрещены кровавые жертвы, но языческий культ и не требовал их обязательно. Если не города, то селения впитали в свой быт множество языческих обрядов и церемоний. Администрации трудно было иной раз отказаться от участия в простосердечных народных церемониях богослужебно-языческого характера. Префект Рима, христианин, во время голода приносит молодого быка в жертву Кастору и Поллуксу, уступая взбудораженному настроению толпы. Языческие храмы закрывались не без насилий, язычников лишали государственной службы. Жреческая профессия без доходов хирела.

    Юлиан видел это состояние народного двоеверия и надеялся вновь воскресить язычество. В юношеские годы он послан был в Афинский университет, где образование было еще чисто языческим. Вел себя там молчаливо и гордо, по свидетельству тоже каппадокийских «баричей»-студентов Василия Великого и Григория Богослова. Констанций вызвал Юлиана в Италию и назначил его кесарем Галлии. Юлиан был удачным правителем, снискавшим симпатии населения. Когда до Парижа, где резидировал Юлиан, дошла весть о кончине Констанция в 361 г., Юлиан объявил себя единодержавным императором и был в этом поддержан войском. До времени он не декларировал своей программы восстановления язычества. Перед выступлением в поход на Восток Юлиан отслушал литургию, но уже на территории Германии принял участие в языческих жертвоприношениях.

    В замыслах восстановления язычества Юлиан был не одинок. Он издавна подсматривал себе идейных друзей.

    Еще в годы студенчества в Афинах, вызванный в Италию для принятия власти, Юлиан поехал не прямо, а из Афин заглянул на место развалин Трои и посетил в окрестностях ее древние храмы. Показывал ему эти места епископ Пигасий в качестве знатока-археолога. Но Пигасий был человек-монстр. Он был приверженцем язычества и епископским именем только маскировался перед властями. Юлиан впоследствии приблизил его к себе и сделал главным жрецом.

    Став императором, Юлиан объявил полную свободу вероисповеданий и свободу борьбы их между собой. Начались насилия на местах. Например, город Газа (в Палестине), населенный преимущественно язычниками, был подчинен христианскому уже муниципалитету города Магома. Жители Газы напали на Магом и разграбили его. Толпа входила в христианские церкви, ломала обстановку и втаскивала идолов. Защищавшихся убивали и еще хуже — зверски мучили, вспарывали живот, наполняли зерном и отдавали на съедение свиньям. Развязанный погром не знает границ. Самого спасителя и хранителя юного Юлиана, старика Марка Арефузского, отдали на издевательства толпе школьников. Те кололи его стилетами, обмазали медом и отдали на уязвление роям ос. Когда Юлиану сообщали о таких погромах и убийствах, он жестко говорил: «Что за беда, если раздавлен десяток иудеев».

    Отвратившись от Библии, Юлиан был острым религиозным антисемитом. В своем религиозном отщепенстве и от Библии, и от христианства как детища Библии Юлиан доходил до садизма Увидев однажды толпу, кого-то ожидавшую, и узнав, что она ждет выхода из пещеры жившего там аскета, Юлиан распорядился заложить выход камнями. «Если он отшельник, так пусть и остается один»,— мотивировал свою жестокость Юлиан.

    Христианский клир как учреждение специально не преследовался, но он лишен был всех константиновских привилегий. На постах государственной службы христиане тоже сменялись язычниками. В армии шла чистка. Христиане как будто не изгонялись, но губили себя сами, если не хотели совершать обряд воскурения ладана перед идолами, даже скромно скрытыми за занавеской. Некоторые солдаты-христиане, узнав это, взрывались и топтали ногами полученный за воскурение казенный подарок. В результате — казнь.

    Издан запрет преподавать классические знания христианам, чтобы ослабить христианство, понизив его культурный уровень. Христиане принялись своими силами преподавать классицизм. Начали даже сомнительный героический подвиг переложения всей Библии на классический язык. Начали уже перелагать Пятикнижие гекзаметрами. Делали это известные ученые, Лаодикийские епископы,— Аполлинарий-отец и Аполлинарий-сын.

    Юлиан не просто гнал христианство и освобождал язычество. Он вообразил себя религиозным реформатором. Захотел воскресить естественно выдохшееся и умиравшее язычество.

    Юлиан был интеллигент-идеалист. Покончив за день с текущими государственными делами, он романтически погружался и вечерние и даже ночные занятия классическими писателями, вел беседы с профессорами философии. Тут у него был завсегдатаем Аэтий, одаренный даже барским поместьем.

    Юлиан преследовал не просто реставрацию вульгарного язычества. Свою интеллигентскую выдумку воскрешения мертвеца он превратил в создание новой синтетической религии. Теоретико-догматическую систему свою он возглавил догматом о Боге Солнце. Может быть, это даже не без влияния примера фараона-реформатора Аменхотепа (XIV в. до Р. X.). Но не прохладные теоретические построения были причиной бесплодности всего замысла Юлиана в целом, а его наивная мечта возродить умиравшее народное язычество введением в него обязательных принципов морали, и, конечно, никакой иной, как только евангельской. Задумал превратить жрецов в гуманных филантропов. Создавал на казенные средства приюты для детей, бедняков и странников по примеру христиан. Юлиан приказывал соблюдать языческий культовый календарь и сам подавал пример, на удивление жрецов. В Антиохии, куда надолго приехал Юлиан из-за войны с персами, он часто фигурировал около жертвенника, наблюдая за исполнением установленной церемонии принесения жертв. И через это, в глазах толпы, уподоблялся той шеренге завсегдатаев-полунищих, которые толпились около жертвенников, чтобы поживиться кое-какими остатками и оглодками жертвенного мяса. Их прозывали простонародно-насмешливым именем «вомо-лохов» (это местный варваризм от сирского «вомо» — жертвенник и греч. «лохос» — отряд солдат), как бы дежурной охраной около жертвенника. Для грубой толпы все в Юлиане — барине-интеллигенте было причудливо и непонятно. Как русскому мужику непонятен был барско-интеллигентский сентиментализм «хождения в народ», так непонятным оказалось и греческому народу это опрощение в религиозном смысле «барина»-императора.

    Юлиан почуял крушение своих замыслов. И как будто разочарование, даже отчаяние свое намеренно стремился прикрыть рискованностью военного захождения в глубь Персии. Как бы искал опасностей. Был ранен в руку, грудь и печень. Вынесенный с поля сражения, Юлиан в ту же ночь и скончался. По Созомену, он воскликнул перед смертью: «Ты победил меня, Галилеянин!» Невзлюбив насмешек антиохийцев, Юлиан просил, чтобы его похоронили в Тарсе.

* * *


    Дарованная Юлианом, хотя бы с издевательскими целями, амнистия всем арестованным и сосланным императорской властью по делам церкви, конечно, автоматически возвратила всех сосланных епископов на их кафедры. 9 февраля 362 г. в Александрии был опубликован указ Юлиана, а 21 февраля Афанасий уже был торжественно встречен верным ему народом. Георгий Каппадокиец еще до возвращения Афанасия, в конце 361 г., был убит чернью с поруганием над его трупом.

    На свободе при Юлиане аномеи опять увлеклись своим самоутверждением. Юлиан, как старый друг Аэтия, вызвал его из ссылки к себе в Константинополь и даже одарил его поместьем. Евдоксий созвал в Константинополь своих друзей-епископов и рукоположил Аэтия в епископы и наставил еще группу епископов-аномеев. Под давлением Евдоксия Антиохийский епископ Евзоий собрал целый соборик в Антиохии, который объявил уничтоженными все постановления против аномеев. Эта еретическая игра скоро прервалась со смертью Юлиана.

    Старые омиусиане, освободившись от пут омийства, продолжали уточнять свое православное устремление. Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский от лица своего течения опубликовали знаменательную «Памятную записку» («
Gpomnhmatismos»). Тут мотивирована борьба против воспрещения термина «усиа». Особенно интересна попытка разъяснить смысл и различие терминов «усиа» и «ипостасис». Эта «Памятная записка» гласит: «Восточные» для того употребляют наименование «ипостасис», что-бы выразить существенные, и реально существенные, и реально сущие свойства Лиц; чтобы обозначить эти свойства лиц, «восточные» и называют их ипостасями реально существующих Лиц».

    Следовательно, термин «ипостась» определяет специально Лица, чтобы они не расплылись в западном савеллианстве. И чтобы не было придирок, василиане формулируют, что дело идет не о «трех богах», а утверждают они:
mian qeothta, mian archn, mian Basileian. Все эти три лица — tauton. Но чтобы не было слияния, они «благочестиво различают» «реально существующего Отца, реально существующего Сына и реально существующего Духа. Одно Божество и Три ипостаси». Своему классическому термину «омиос кат усиан» они дают пояснение — это «тавтон ката пневма».

    Явно, что по смыслу записки термин «пневма» равен «усиа». Следовательно, «тавтон ката пневма» разнозначно с «тавтон кат усиан». Никейцы должны были сами понять, что это богословие православной мысли. Западный человек Иларий, чуждый слепоты восточных страстей, утвердил первый православную природу этого омиусианского направления. Своим галльским собратьям-епископам он написал еще ранее, тотчас же после Анкирского собора 358 г. и победы на нем точки зрения Василия и Георгия, целое сочинение: «О соборах» («De Conciliis»). В нем он разъясняет, что наиболее авторитетные восточные вероизложения, как символ Лукиана —
ekqesis makrosticos; и 1-я Сирмийская формула, могут быть понимаемы вполне православно. Само, «омоусиос» может толковаться савеллиански, и само «омиусиос» может мыслиться как православное. Ведь «омиос» означает равенство. И даже оно имеет некоторое оттеночное преимущество пред «омос», ибо предполагает не «ту» же самую единицу, а предполагает двух сравниваемых. Восточные омиусиане — это «свет во тьме». Между восточными и западными православными нет различия в вере. А только упорство в предубеждениях. Иларий предлагает и «восточным» принять омиусиос. «Ведь вы же не ариане! Зачем же, отвергая это слово, вы навлекаете на себя упрек в арианстве? Нужно собраться вместе и сообща рассудить, чтобы не устранялось то, что хорошо установлено (омоусиос), и не отвергалось то, что худо понимается (омиусиос)».

    Иларий в 360 г., не допущенный на Константинопольский собор 360—361 гг. и высланный в Галлию, принес туда эту примиряющую богословскую программу. Галльские епископы во главе с Фебадием Агеннским угнетены были своим промахом на Ариминском соборе. В 360 г. галльские епископы, воспользовавшись неожиданной свободой, предоставленной всем язычествующим Августом Юлианом, собрались на собор в Париже. И постановили по совету Илария протянуть руку восточным омиусианам. Они написали им братское послание. В нем признали, что под давлением Ариминского собора они поддались обольщению, умолчав главным образом о термине «усиа». Теперь они хотят быть самими собою, опираясь на самих себя. Папа Римский Ливерий для них не опора и официально над Западом веет еще арианское знамя. Парижские соборяне декларируют свой возврат на позиции до Ариминского собора.

    На Востоке этот же поворот омиусиан Василия и Георгия приветствовал из пустыни сам Афанасий в его сочинении «О соборах» (от Ария до Ариминия-Селевкии). Тут Афанасий с отрадой говорит об омиусианах: «С людьми, подобными Василию, не нужно обходиться как с врагами, а следует считать их братьями, которые разнятся от нас только одним словом, но мыслят так же, как и мы». «Омиос с прибавкой кат усиан значит то же, что и омоусиос». Обращаясь к ним, Афанасий называет их «возлюбленные братья» и убеждает их «не сражаться с тенью» (т. е. с омоусиос), ибо рано или поздно они должны принять его. Ведь в нем опора их же собственного учения. Таким образом, уже к концу царствования Констанция в основном наступило сближение никейцев и омиусиан. Нужна была минута свободы при Юлиане, чтобы это произошло формально.


К оглавлению

Назад

К следующей части

Популярные разделы