Навигация
Путь разума в поисках истины.
Глава VII. Духовная жизнь
Осипов А.И.
Вопрос о духовной жизни является основным не только для религии, но и для каждого человека, поскольку именно состоянием духа определяется в конечном счете характер, направление и сама разумность всей человеческой деятельности. Духовная атмосфера - это своего рода маточный раствор, порождающий соответствующие кристаллы: философские, политические и другие системы и модели, идеи, настроения, отношение к людям, к окружающему миру, чувства, желания, переживания и т.д. Действительно, правильная духовная жизнь несет в себе здоровую во всех отношениях жизнь, здравую деятельность, то есть является источником того благоденствия, к которому естественно стремится каждый человек и каждое общество. Напротив, искажение духа приводит столь же неотвратимо к разрушению всего строя жизни на всех ее уровнях - личном, семейном, общественном. Не случайно известная мысль: "дух творит себе формы", стала классическим выражением соотношения между духовным состоянием человека и его деятельностью.
Понятие духовности, как правило, неразрывно связано с другим не менее емким понятием святостью. Оба они в настоящее время порождают немало дискуссий. Однако при достаточно большом разнообразии в их оценке, наибольший и вполне закономерный интерес вызывает то их понимание, которое было всегда присуще нашему народу, всю тысячелетнюю историю его государственного существования. А оно, как известно, было православным.
Итак, каково же православное их понимание?
(по творениям святителя Игнатия Брянчанинова)
Существо любой религии наиболее полно и точно раскрывается в духовной жизни, которая осуществляется в ее недрах. Но сама эта жизнь является наиболее сокровенной стороной религии, поскольку познание ее требует как понимания ее законов, так и твердой решимости человека жить по этим законам. И если успех в последнем определяется степенью внутренней активности каждого отдельного человека, то изучение законов духовной жизни, безусловно, является совершенно необходимой предпосылкой самой жизни. Это в первую очередь относится к духовной жизни в Православии, незнание основ которой приводит, как правило, к самым тяжелым последствиям. Однако эти основы теперь почти неизвестны.
Поэтому так легко происходят уклонения в сторону "естественной" религиозности, всякого рода мистицизма, в результате чего допускаются непоправимые ошибки. Этому очень способствует наш "ветхий человек" с его бессмысленным любопытством немедленно узнать иной мир (не познав себя), его болезненное влечение (похоть) к "духовным" наслаждениям, и, конечно, лежащая в основе всех страстей и заблуждений гордость.
Такие ошибки имели и имеют место как на богословско-философском уровне, когда, например, духовный путь православных святых и мистиков других религий рассматривается как равнозначный, и они все объявляются познающими одну и туже Первореальность (Бога), так и на личностно-опытном, когда духовную жизнь строят на т.н. "общерелигиозных", очень поверхностных принципах, не затрагивающих ее действительной глубины и сложности.
Поэтому столь важна в ней помощь опытного руководителя, видящего душу человека, способного отличить действие благодати Божией от действия разгоряченного воображения, тщеславия и нервно-психических переживаний. Но таковые даже в древние времена были большой редкостью, тем более их трудно встретить в наш век. Святые отцы предвидели этот голод Слова Божия (при избытке Библии!) и предуказали спасительное средство, которое может и теперь помочь каждому искренне ищущему. Это средство - "жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших современных братий".
Приведенные слова принадлежат одному из авторитетнейших русских духовных наставников и писателей XIX века святителю Игнатию Брянчанинову (1807-1867), творения которого представляют собой одно из таких "отеческих писаний", особенно ценных для современного христианина. Ценность их заключается, во-первых, в том, что они написаны не только из тщательного изучения святых отцов, но и испытаны в горниле личного подвижнического опыта богопознания; во-вторых, они дают достаточно краткое и ясное изложение всех важнейших вопросов духовной жизни, в том числе и опасностей, встречающихся на ее пути, как они раскрыты в святоотеческом наследии Церкви; в-третьих, этот опыт Церкви в них дан применительно к психологии человека ближайшей к нам эпохи (XIX в.), с учетом ее уже глубокой обмирщенности, что особенно важно для нашего времени.
По этой причине творения святителя Игнатия могут существенно помочь выявлению и осмыслению основ правильной духовной жизни в Православии.
Здесь представим лишь некоторые из самых основных положений его учения по данному вопросу.
1. Правильная мысль
"Обыкновенно люди считают мысль чем-то маловажным, потому они очень мало разборчивы при принятии мысли. Но от принятых правильных мыслей рождается все доброе, от принятых ложных мыслей рождается все злое. Мысль подобна рулю корабельному: от небольшого руля, от этой ничтожной доски, влачащейся за кораблем, зависит направление и, по большей части, участь всей огромной машины", так писал епископ Игнатий, подчеркивая то исключительно важное значение, какое имеют наши мысли, взгляды и теоретические знания в целом для духовной жизни (IV, 509)[185]. Духовная жизнь, как известно, включает в себя не только правильную догматическую веру и евангельскую нравственность, но также - и это наиболее характеризует ее именно как духовную - знание и неукоснительное соблюдение особых законов, определяющих развитие "нового человека" (Еф. 4, 24). Иначе говоря, правильное теоретическое понимание духовной жизни во многом предопределяет успех сложного процесса реального перерождения страстного, "плотского" (Рим. 8, 5), "ветхого человека" (Еф. 4, 22) в нового.
Однако и теоретическое понимание этого вопроса оказывается не столь простым, как может показаться на первый взгляд. Многообразие так называемых духовных путей, которые предлагают сейчас в целях "спасения" нашему человеку со всех сторон света непрошенные "просветители", в том числе и христианские разных конфессий, являются одной из иллюстраций сложности данной проблемы.
В связи с этим возникает задача исключительной важности: найти критерии истинной духовности, ее наиболее существенные признаки и свойства, которые бы позволили отличить ее от всевозможных видов лжедуховности, мистицизма, прелести. И хотя об этом достаточно, как кажется, говорит двухтысячелетний опыт Церкви в лице своих святых, в действительности его восприятия современным человеком, выросшим в условиях безбожной, бездуховной цивилизации, встречает немалые трудности. Существо их заключается в следующем.
Святыми отцами Православной Церкви наставления о духовной жизни всегда давались в соответствии с уровнем тех, кому они предназначались. "Просто так", "для науки" отцы не писали. Поэтому, с одной стороны, многие их советы, часто обращенные к подвижникам высокой созерцательной жизни и даже к тем, которые в древности именовались новоначальными, полностью неприемлемы для современного христианина, духовного младенца, так как могут оказаться непосильными для него, преждевременными и потому крайне вредными; с другой само разнообразие и неоднозначность этих советов способны совершенно дезориентировать человека неопытного. Избежать этих опасностей при изучении святых отцов, не зная хотя бы наиболее важных принципов духовной жизни, очень трудно. В то же время и без святоотеческого руководства правильная духовная жизнь немыслима. Перед лицом этого, казалось бы, неразрешимого, противоречия и выявляется вся значимость духовного наследия тех отцов, преимущественно ближайших к нам по времени, которые "переложили" предшествующий святоотеческий опыт духовной жизни на язык, доступный современному человеку, мало знакомому с этой жизнью и не имеющему, как правило, должного руководителя.
Творения святителя Игнатия и дают современному христианину, ищущему спасения, безукоризненно верный "ключ" к пониманию всего святоотеческого наследия.
2. Что значит вера во Христа
Что конкретно находим в этих творениях?
Во-первых, глубоко духовное объяснение важнейшего в христианской религии - веры во Христа. Вот как святитель Игнатий пишет об этом: "Начало обращения ко Христу заключается в познании своей греховности, своего падения; от такого взгляда на себя человек признает нужду в Искупителе и приступает ко Христу посредством смирения, веры и покаяния" (IV, 227). "Не сознающий своей греховности, своего падения, своей погибели не может принять Христа, не может уверовать во Христа, не может быть христианином. К чему Христос для того, кто сам и разумен, и добродетелен, кто удовлетворен собою, кто признает себя достойным всех наград земных и небесных?" (IV,378).
Невольно обращает на себя внимание несоответствие приведенных слов общепринятому богословскому тезису о вере как начальном условии принятия Христа. Святитель как бы подчеркивает: не в рассудочной вере в то, что Христос пришел, пострадал и воскрес "начало обращения ко Христу", а, напротив, сама вера рождается из познания "своей греховности, своего падения", ибо "не сознающий своей греховности... не может уверовать во Христа".
В этом утверждении содержится первое и самое важное положение духовной жизни, показывающее глубину православного ее понимания. Верующим, оказывается, может стать и является лишь тот человек, который видит свое духовное и нравственное несовершенство, свою греховность, страдает от нее и ищет исцеления, спасения. Только такой, смирившийся внутри себя человек способен к правильной, то есть спасающей вере во Христа (отсюда, кстати, становится очевидным как подлинное достоинство истинного монашества, состоящее в искреннем смирении, так и нелепость чисто обрядовой, законнической веры, растящей в человеке самодовольство и гордыню).
Мысль святителя Игнатия совершенно ясна: видящий себя разумным и добродетельным не может еще быть христианином и не является им, хотя бы и считал себя таковым. В качестве аргумента он приводит историю земной жизни Господа Иисуса, Который со слезами раскаяния был принят простыми, сознающими свои грехи евреями и с ненавистью был отвергнут и осужден на жуткую казнь "умной", "добродетельной", респектабельной иудейской элитой: архиереями, фарисеями (то есть ревностными исполнителями церковных обычаев и Устава), книжниками (то есть богословами).
Святитель Игнатий постоянно обращается к словам Евангелия: "Не здоровые имеют нужду во враче, но больные" (Мф. 9, 12). То есть на путь исцеления и спасения становятся лишь те, которые способны увидеть болезнь своей души, ее неисцельность собственными силами, и из этого состояния смирения обращаются к пострадавшему за них истинному Врачу - Христу. Вне этого состояния, именуемого у отцов также познанием себя, невозможна нормальная духовная жизнь. "На познании и сознании немощи зиждется все здание спасения", - пишет святитель Игнатий (I,532). Он неоднократно приводит замечательные слова преп. Петра Дамаскина: "Начало просвещения души и признак ее здравия заключается в том, когда ум начнет зреть свои согрешения, подобные множеством своим морскому песку" (II,410).
Потому вновь и вновь, восклицая, повторяет Святитель: "Смирение и рождающееся из него покаяние - единственное условие, при котором приемлется Христос! Смирение и покаяние единственная цена, которою покупается познание Христа! Смирение и покаяние - единственное нравственное состояние, из которого можно приступить ко Христу, усвоиться Ему! Смирение и покаяние - единственная жертва, которой взыскует и которую приемлет Бог от падшего человечества (Пс. 50, 18-19). Зараженных гордостным, ошибочным мнением о себе, признающих покаяние излишним для себя, исключающих себя из числа грешников отвергает Господь. Они "не могут быть христианами" (IV.182-183).
3. Познай самого себя
Каким же образом приобретается человеком это спасительное познание себя, своего ветхого человека, открывающее ему всю бесконечную значимость Жертвы Христовой? Послушаем св. Игнатия: "Я не вижу греха моего, потому что еще работаю греху. Не может увидеть греха своего наслаждающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его - хотя бы одними помышлениями и сочувствием сердца. Тот только может увидеть грех свой, кто решительным произволением отрекся от всякой дружбы со грехом, кто встал на доброй страже во вратах дома своего с обнаженным мечом - глаголом Божиим, кто отражает, посекает этим мечом грех, в каком бы виде он ни приближался к нему. Кто совершит великое дело - установит вражду со грехом, насильно отторгнув от него ум, сердце и тело, тому дарует Бог великий дар: зрение греха своего" (II,122). В другом месте он дает такой практический совет: "Кто отказался от осуждения ближних, помысл того, естественно, начинает видеть грехи и немощи свои, которых не видел в то время, как занимался осуждением ближних" (V, 351). Основную свою мысль об условии самопознания святитель Игнатий выражает следующими замечательными словами преподобного Симеона Нового Богослова: "Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи" (IV,9),то есть открывает, показывает ему подлинную печальную картину того, что находится и что действительно происходит в его душе.
Вопрос о том, как приобретается видение греха своего, или познание себя, своего ветхого человека, является центральным в духовной жизни. Святитель Игнатий прекрасно показал его логику: только видящий себя погибающим нуждается в Спасителе; "здоровым" (Мф. 9, 12) Христос не нужен. Поэтому для хотящего верить во Христа право (ведь и "бесы веруют, и трепещут" - Иак. 2, 19), для стремящегося к спасению, иначе - для желающего вести правильную духовную жизнь - это видение является основной задачей подвига и, одновременно, главным критерием его истинности.
4. Добрые дела
Напротив, подвиг, не приводящий к такому результату, является лжеподвигом, а духовная жизнь без него - лжедуховной. Апостол Павел именно эту мысль высказывает, обращаясь к Тимофею: "Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться" (2 Тим. 2, 5). Преп. Исаак Сирин говорит об этом еще более определенно: "Воздаяние бывает... не добродетели и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно будет утрачено, то первые будут напрасны"[186].
Последнее высказывание открывает собой еще одну важную страницу в понимании духовной жизни и ее законов: не добродетели и подвиги сами по себе приносят человеку благо Царствия Божия, которое "внутрь нас есть" (Лк. 17, 21), но проистекающее из них смирение. Если же смирение не приобретается - бесплодны и бессмысленны все подвиги, все добродетели. Но научает человека смирению, "его немощи", через познание Которой и открываются человеку врата рая, только труд исполнения заповедей Христовых. Так выясняется одна из сложных проблем в богословии, о соотношении веры и так называемых добрых дел в вопросе спасения.
Святитель Игнатий уделяет большое внимание этому вопросу. Он рассматривает его в двух аспектах: во-первых, в плане понимания необходимости Жертвы Христовой и, во-вторых, в отношении к христианскому совершенству. Выводы его, выражающие само существо святоотеческого опыта, в то же время очень необычны для многих, незнакомых с писаниями отцов.
Он пишет: "Когда бы добрые дела по чувствам сердечным доставляли спасение, то пришествие Христово было бы излишним" (I,513). "Несчастлив тот, кто удовлетворен собственною человеческою правдою: ему не нужен Христос" (IV,24). "Таково свойство всех телесных подвигов и добрых видимых дел. Если мы, совершая их, думаем приносить Богу жертву, а не уплачивать наш необъятный долг, то добрые дела и подвиги соделываются в нас родителями душепагубной гордости" (IV,20).
Святитель Игнатий даже так пишет: "Делатель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, самообольщения,.. ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает себя достойным и предостойным наград земных и небесных" (V,47).
Отсюда становится понятным призыв Святителя: "Не ищи совершенства христианского в добродетелях человеческих: тут нет его; оно таинственно хранится в кресте Христовом" (IV,477- 478). Эта мысль радикальным образом противоречит широко распространенному убеждению, что т.н. добрые дела всегда являются таковыми, независимо от того, по каким внутренним побуждениям и с какой целью совершает их человек, делают его праведным. Нет. Правда и добродетели ветхого и нового человека, оказывается, не взаимодополняют друг друга, а взаимоисключают, ибо первые ослепляют человека своей значимостью, превозносят его и делают великим в своих глазах, и тем "отнимают" у него Христа; вторые, напротив, открывают человеку его болезни: тщеславие, самомнение, лицемерие и прочее, - смиряют его и приводят ко Христу.
Иными словами, добродетели и подвиги
могут быть и крайне вредными, если они не основываются на познании скрытого в душе греха и не приводят к еще более глубокому его видению. "Надо, - наставляет поэтому святитель Игнатий, - сперва усмотреть свой грех, потом омыть его покаянием и стяжать чистоту сердца, без которой невозможно совершить ни одной добродетели чисто, вполне" (IV,490). В качестве примера Святитель приводит оценку подвижниками своих подвигов и добродетелей. "Подвижник, - пишет он, - только что начнет исполнять их, как и увидит, что исполняет их весьма недостаточно, нечисто... Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недостаточность его добрых дел, множество его уклонений и побеждений, несчастное состояние его падшего естества... Исполнение им заповедей он признает искажением и осквернением их" (I,308-309). Поэтому святые, - продолжает он, - "омывали свои добродетели, как бы грехи, потоками слез" (II,403).
5. Опасно преждевременное бесстрастие
Обратимся еще к одному важному закону духовной жизни, раскрытому в творениях святителя Игнатия. Он состоит в том, что, оказывается, как приобретение добродетелей, так и действие страстей подчинены строгой последовательности и взаимообусловленности. Святитель Игнатий называет это "сродством между собой как добродетелей, так и пороков", и предупреждает, что игнорирование этого закона может привести подвижника к самым тяжелым для него последствиям. "По причине этого сродства, - пишет он, - произвольное подчинение одному благому помыслу влечет за собой естественное подчинение другому благому помыслу; стяжание одной добродетели вводит в душу другую добродетель, сродную и неразлучную с первой. Напротив того, произвольное подчинение одному греховному помыслу влечет невольное страсти влечет в душу другую страсть, ей сродную; произвольное совершение одного греха влечет к невольному впадению в другой грех, рождаемый первым. Злоба, сказали отцы, не терпит пребывать бессупружною в сердце" (V,351).
Серьезное предупреждение! Как часто христиане, не зная этого закона, небрежно относятся к так называемым "мелким" грехам, произвольно, то есть без насилия страсти, согрешая в них. А потом в недоумении со страданием и отчаянием, уже как рабы, невольно впадают в тяжкие согрешения, ведущие к тяжелым страданиям, скорбям и трагедиям в жизни.
О том, насколько необходимо в духовной жизни строгое соблюдение закона последовательности, свидетельствуют приводимые святителем Игнатием следующие слова опытнейшего наставника в духовной жизни преподобного Исаака Сирина: "Премудрый Господь благоволил, чтобы мы снедали в поте лица хлеб духовный. Установил Он это не от злобы, но чтобы не произошло несварения, и мы не умерли. Каждая добродетель есть мать следующей за ней. Если оставишь мать, рождающую добродетели, и устремишься к взысканию дщерей, прежде стяжания матери, то добродетели эти становятся ехиднами для души. Если не отвергнешь их от себя, скоро умрешь" (II,57-58). И святитель Игнатий в связи с этим строго предупреждает: "Опасно преждевременное бесстрастие! Опасно преждевременное получение наслаждения Божественною благодатию! Дары сверхъестественные могут погубить подвижника, не наученного немощи своей" (I,532).
Удивительные слова! Для духовно неопытного сама мысль о том, что какая-то добродетель может оказаться преждевременной, тем более, смертельной для души, "ехидной", покажется странной, чуть ли не кощунственной. Но именно такова реальность духовной жизни, таков один из ее строгих законов, открытый великим опытом святых. В пятом томе своих сочинений, который святитель назвал "Приношение современному монашеству", в главе десятой - "Об осторожности при чтении отеческих книг о монашеской жизни", он прямо пишет: "Падший ангел старается обмануть и вовлечь в погибель видах его, но и предлагая несвойственные им возвышеннейшие добродетели" (V, 54).
6. Правильная молитва
Указанные мысли имеют прямое отношение к пониманию важнейшего в христианском, особенно монашеском, подвиге делания - молитвенного. Святитель Игнатий, согласно со всеми святыми называя молитву матерью и главою всех добродетелей (I,140), настоятельно указывает на условия, при которых она является таковой и, напротив, без соблюдения их оказывается или бесплодной, или даже становится средством глубочайшего падения подвижника. Он приводит, например, слова очень почитаемого им русского подвижника священноинока Дорофея: "Кто молится устами, а о душе небрежет и сердца не хранит, такой человек молится воздуху, а не Богу, и всуе трудится, потому что Бог внимает уму и усердию, а не многоречию" (II,266).
Святитель Игнатий особое внимание уделяет молитве Иисусовой. В силу большого значения этой молитвы для каждого христианина сделаем краткую выписку из его замечательной статьи "О молитве Иисусовой. Беседа старца с учеником".
"В упражнении молитвой Иисусовой есть свое начало, своя постепенность, свой конец бесконечный. Необходимо начинать упражнение с начала, а не с середины и не с конца...
Начинают с середины те новоначальные, которые, прочитав наставление,.. данное отцами-безмолвниками,.. необдуманно принимают это наставление в руководство своей деятельности. Начинают с середины те, которые без всякого предварительного приготовления усиливаются взойти умом в сердечный храм и оттуда воссылать молитву. С конца начинают те, которые ищут немедленно раскрыть в себе благодатную сладость молитвы и прочие благодатные действия ее.
Должно начинать с начала, то есть совершать молитву со вниманием и благоговением, с целью покаяния, заботясь единственно о том, чтобы эти три качества постоянно соприсутствовали молитве... Особенное попечение, попечение самое тщательное должно быть принято о благоустроении нравственности сообразно учению Евангелия... Единственно на нравственности, приведенной в благоустройство евангельскими заповедями,.. может быть воздвигнут... невещественный храм богоугодной молитвы. Тщетен труд зиждущего на песце: на нравственности легкой, колеблющейся" (I,225-226).
Из этой цитаты видно, насколько внимательным и благоговейно осторожным должно быть отношение к упражнению в молитве Иисусовой. Она должна совершаться не как-нибудь, а правильно. В противном случае упражнение в ней не только перестает быть молитвой, но и может погубить христианина. Ибо не молитва или какой иной подвиг сами по себе делают жизнь верующего духовно законной (2 Тим. 2, 5), но верный при этом настрой души. В одном из писем святитель Игнатий говорит, каким этот настрой должен быть: "Сегодня я прочитал то изречение Великого Сисоя, которое мне всегда особенно нравилось, всегда было мне особенно по сердцу. Некоторый инок сказал ему: "Я нахожусь в непрестанном памятовании Бога". Преподобный Сисой отвечал ему: "Это не велико; велико будет то, когда ты сочтешь себя хуже всей твари". Высокое занятие, - продолжает святитель, - непрестанное памятование Бога! Но эта высота очень опасная, когда лествица к ней не основана на прочном камне смирения" (IV.497).
7. Прелесть
Последние слова указывают еще на один чрезвычайно ответственный момент в духовной жизни, на смертельную опасность, грозящую подвижнику неопытному, не имеющему ни истинного наставника, ни правильных теоретических духовных знаний, - на возможность впадения в так называемую прелесть. Термин этот, часто употребляемый отцами, замечателен тем, что точно вскрывает само существо названной духовной болезни: лесть себе, самообман, мечтательность, мнение о своем достоинстве и совершенстве, гордость. Святитель Игнатий, называя главный источник этой тяжелой болезни, приводит следующие слова преп. Григория Синаита: "Прелесть, говорят, в двух видах является, или, лучше, находит... В виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину... Первый образ прелести от мечтаний. Второй образ прелести... начало свое имеет... в сладострастии, рождающемся от естественного похотения", - и предлагает естественное противоядие: "Как гордость есть вообще причина прелести, так смирение... служит верным предостережением и предохранением от прелести... Да будет наша молитва проникнута чувством покаяния, да совокупится она с плачем, и прелесть никогда не воздействует на нас" (1,228). В этом чувстве покаяния и смирения отцы видели главный критерий в различении святости и прелести.
Еще об одной из наиболее распространенных причин впадения в самомнение, прелесть, святитель Игнатий пишет так: "Не без основания относят к состоянию самообольщения и прелести душевное настроение тех иноков, которые, отвергнув упражнение молитвою Иисусовою и вообще умное делание, удовлетворяются одним внешним молением, то есть неопустительным участием в церковных службах и неопустительным исполнением келейного правила, состоящего исключительно из псалмопения и молитвословия устных и гласных... Они не могут избежать "мнения"... Устное и гласное моление тогда плодоносно, когда оно сопряжено со вниманием, что встречается очень редко, потому что вниманию научаемся преимущественно при упражнении молитвою Иисусовою (1,257-258). (Естественно, что это замечание относится не только к инокам, но и ко всем христианам.)
Поэтому св. Игнатий, говоря о прелести, напоминает: "Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати, никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости. Просто сказать: приписывающий себе духовные делания, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себе и потешающий себя мнением, заграждает этим мнением вход в себя и духовным деланиям, и христианским добродетелям, и Божественной благодати, - открывает широко вход греховной заразе и демонам. Уже нет никакой способности к духовному преуспеянию у зараженных мнением" (I,243). "Все святые признавали себя недостойными Бога: этим они явили свое достоинство, состоящее в смирении. Все самообольщенные считали себя достойными Бога: этим явили объявшую их души гордость и бесовскую прелесть. Иные из них приняли бесов, представших им в виде ангелов, и последовали им... Иные возбуждали свое воображение, разгорячали кровь, производили в себе движения нервные, принимали это за благодатное наслаждение и впали в самообольщение, совершенное омрачение, причислились по духу своему к духам отверженным" (II,126).
8. Наставник
Оказаться в этом бедственном состоянии может, к сожалению, любой верующий, каждый подвизающийся, если он живет по своему разумению, без духовного наставника, без руководства святоотеческими писаниями.
Но если понимание отцов - задача не всегда
простая, то многократно более трудным для нашего времени является обретение истинного наставника. Поэтому мысли и советы святителя Игнатия по данному вопросу представляют особую ценность для каждого ищущего спасения.
Во-первых, он говорит о необходимости большой осторожности в выборе духовника и предупреждает об огромной опасности, связанной с ошибкой принять бездуховного "старца" за духовного руководителя. Затем учит о правильном отношении к нему, верном понимании послушания ему и непременности разлучения с таким, который окажется в прелести. Наконец, что, может быть, особенно важно для современного человека, святитель Игнатий прямо говорит о том, что в настоящее время (середина XIX века) нет духоносных наставников, видящих души людей, но встречается еще, милостию Божией, старшая "преуспевшая братия", имеющая знание святых отцов и определенный духовный опыт, советами которой нужно непременно пользоваться, проверяя, однако, и их святоотеческими писаниями.
Приведем несколько небольших выдержек из
творений святителя по данному вопросу.
"По учению отцов, жительство,.. единственно приличествующее нашему времени, есть жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших современных братий; этот совет опять должно проверять по писанию отцов... Отцы, отдаленные от времен Христовых тысячелетием, повторяя совет предшественников, уже жалуются на редкость богодухновенных наставников, на появившееся множество лжеучителей и предлагают в руководство Священное Писание и отеческие писания. Отцы, близкие к нашему времени, называют богодухновенных руководителей достоянием древности и уже решительно завещевают в руководство Священное и святое Писание, проверяемый по этим Писаниям, принимаемый с величайшей осмотрительностью и осторожностью совет современных... братий" (1,563).
"Никак не будь послушен на зло, если бы и случилось тебе потерпеть за нечеловекоугодие и твердость твои некоторую скорбь. Советуйся с добродетельными и разумными отцами и братиями; но усваивай себе советы их с крайней осторожностью и осмотрительностью. Не увлекайся советом по первоначальному действию его на тебя!.. Как о своих помыслах, так и о помыслах ближнего, о его советах советуйся с Евангелием. Тщеславие и самомнение любят учить и наставлять. Они не заботятся о достоинстве своего совета! Они не помышляют, что могут нанести ближнему неисцельную язву нелепым советом, который принимается неопытным новоначальным с безотчетливою доверенностью, с плотским и кровяным разгорячением! Им нужен успех, какого бы ни был качества этот успех, какое бы ни было его начало! Им нужно произвести впечатление на новоначального и нравственно подчинить его себе! Им нужна похвала человеческая! Им нужно прослыть святыми, разумными, прозорливыми старцами, учителями! Им нужно напитать свое ненасытное тщеславие, свою гордыню!" (О жительстве по совету. - V, 77).
"Святые отцы завещевают избирать наставника непрелестного... Они предостерегают от учителей неискусных, чтобы не заразиться их лжеучением" (I,219).
Скромное отношение советника к наставляемому - совсем иное, нежели старца к безусловному послушнику... Совет не заключает в себе условия непременно исполнять его: он может быть исполнен и не исполнен" (V, 80).
"Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца. Неправда: вера в истину спасает, вера в ложь и в бесовскую прелесть губит, по учению Апостола" (2 Сол (Фес.). 2,10-12) (V,73).
"Святой Макарий Великий говорил, что ... встречаются души, соделавшиеся причастниками Божественной благодати... вместе с тем, по недостатку деятельной опытности, пребывающие как бы в детстве, в состоянии очень неудовлетворительном в отношении к тому состоянию, которое требуется истинным подвижничеством" (I,284). "В монастырях употребляется о таких старцах изречение: "свят, но не искусен", и наблюдается осторожность в советовании с ними... чтоб не вверяться поспешно и легкомысленно наставлениям таких старцев" (I,285). Святой Исаак Сирин говорит даже, что такой старец "недостоин называться святым" (I,286).
"Преподобный Пимен Великий (V в.) повелел немедленно разлучаться со старцем, совместное жительство с которым оказывается душевредным, очевидно, по нарушению этим старцем нравственного предания Церкви" (V, 74).
Преподобный Кассиан Римлянин (V в.) говорит: "Полезно открывать свои помыслы отцам, но не каким попало, а старцам духовным, имеющим рассуждение, старцам не по телесному возрасту и сединам. Многие, увлекшись наружным видом старости и высказав свои помышления, вместо врачевства получили вред от неопытности слышащих" (I,491).
Иоанн Лествичник (VI в.) писал, что "в его время очень умалились сосуды Божественной благодати... Причину этого святой видит в изменении духа в обществе человеческом, утратившем простоту и заразившемся лукавством" (Сл. 26, гл. 52).
Григорий Синаит (XIV в.) "решился сказать, что в его время вовсе нет благодатных мужей, так сделались они редки... Тем более в наше время делателю молитвы необходимо наблюдать величайшую осторожность. Богодухновенных наставников нет у нас!" (I,274).
"Преподобный Нил Сорский (XIV в.) никогда не давал наставления или совета прямо из себя, но предлагал вопрошающим или учение Писания, или учение отцов. Когда же... он не находил в памяти освященного мнения о каком-либо предмете, то оставлял ответ или исполнение до того времени, как находил наставление в Писании. Этот метод очевиден из сочинений священномученика Петра Дамаскина, преп. Григория Синаита, святых Ксанфопулов и других отцов, особливо позднейших. Его держались упомянутые мною иеросхимонахи Оптиной пустыни Леонид и Макарий... Никогда не давали они советов из себя... Это давало советам их силу" (I,489).
"Всякий духовный наставник должен приводить души к Нему (Христу), а не к себе... Наставник пусть, подобно великому и смиренному Крестителю, стоит в стороне, признает себя за ничто, радуется своему умалению пред учениками, которое служит признаком их духовного преуспеяния... Охранитесь от пристрастия к наставникам. Многие не остереглись и впали вместе с наставниками в сеть диаволу... Пристрастие делает любимого человека кумиром: от приносимых этому кумиру жертв с гневом отвращается Бог... И теряется напрасно жизнь, погибают добрые дела. И ты, наставник, охранись от начинания греховного! Не замени для души, к тебе прибегшей, собою Бога. Последуй примеру святого Предтечи" (IV, 519).
"Душепагубное актерство и печальнейшая комедия - старцы, которые принимают на себя роль древних святых Старцев, не имея их духовных дарований" (1,72).
Таков голос Священного Предания Церкви, то есть самого Духа Святого, говорящего нам через Своего святого по одному из болезненных вопросов современной духовной жизни.
9. Католицизм
Однако ошибочно было бы думать, что прелесть - явление, возникающее лишь на почве специфически христианской, тем более православной. В своей статье "О прелести" святитель Игнатий прямо пишет: "Прелесть есть состояние всех человеков, без исключения, произведенное падением праотцев наших. Все мы в прелести. Знание этого есть величайшее предохранение от прелести. Величайшая прелесть - признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении истиною. Истина есть Господь наш Иисус Христос" (I,230).
Особенно бескомпромиссны суждения святителя Игнатия о прелести западных, католических подвижников. В полном согласии с прочими святыми Православной Церкви он свидетельствовал: "Большая часть подвижников Западной церкви, провозглашаемых ею за величайших святых - по отпадении ее от Восточной Церкви и по отступлении Святого Духа от нее - молились и достигали видений, разумеется, ложных, упомянутым мною способом... В таком состоянии находился Игнатий Лойола, учредитель иезуитского ордена. У него воображение было так разгорячено и изощрено, что как сам он утверждал, ему стоило только захотеть и употребить некое напряжение, как являлись перед его взорами, по его желанию, ад или рай... Известно, что истинным святым Божиим видения даруются единственно по благоволению Божию и действием Божиим, а не по воле человека и не по его собственному усилию, - даруются неожиданно, весьма редко... Усиленный подвиг находящихся в прелести обыкновенно стоит рядом с глубоким развратом. Разврат служит оценкою того пламени, которым разжжены прельщенные" (I,244).
Святитель указывает и на другие скрытые от внешнего взора причины прелестных состояний западных подвижников. Так, он пишет: "Кровь и нервы приводятся в движение многими страстями: и гневом, и сребролюбием, и сластолюбием, и тщеславием. Последние две чрезвычайно разгорячают кровь в подвижниках, незаконно подвизающихся, соделывают их исступленными фанатиками. Тщеславие стремится преждевременно к духовным состояниям, к которым человек еще не способен по нечистоте своей; за недостижением истины - сочиняет себе мечты. А сладострастие, присоединяя свое действие к действию тщеславия, производит в сердце обольстительные ложные утешения, наслаждения и упоения. Такое состояние есть состояние самообольщения. Все незаконно подвизающиеся находятся в этом состоянии. Оно развивается в них больше или меньше, смотря по тому, сколько они усиливают свои подвиги. Из этого состояния написано западными писателями множество книг" (IV,499).
Интересно отметить, что святитель Игнатий (изучавший католическую аскетическую литературу не по переводам, а в латинских подлинниках) указывает и конкретные временные координаты отступления новых католических аскетов от единого опыта святых единой Вселенской Церкви. Он пишет: "Преподобный Венедикт (умер в 544 г.), святой папа Григорий Двоеслов (умер в 604 г.) еще согласны с аскетическими наставниками Востока; но уже Бернард Клевросский (XII в.) отличается от них резкою чертою; позднейшие уклонились еще более. Они тотчас влекутся и влекут читателей своих к высотам, недоступным для новоначального, заносятся и заносят. Разгоряченная... мечтательность заменяет у них все духовное, о котором они не имеют ни малейшего понятия. Эта мечтательность признана ими благодатию" (IV.498)[187].
10. Истина одна
Прелесть, как видим, возникает у тех, которые живут не по святоотеческим началам, а по своим мыслям, желаниям и пониманию и ищут у Бога не спасения от греха, а благодатных наслаждений, откровений, даров. Их обычно и "получает" в изобилии горе-подвижник в своем разгоряченном воображении и действием темных сил. Прелесть поэтому - не один из возможных и равноценных вариантов духовности, не особый, свой путь к Богу, но тяжелая болезнь, не поняв которой и не оценив должным образом, подвижник разлагается изнутри.
И эта страшная болезнь угрожает гибелью не только отдельным личностям, но и целым религиям, и самому, как видим, христианству. Отход какой-то христианской общины или Поместной Церкви от принципов духовной жизни, открытых и освященных великим опытом Церкви, неминуемо ведет ее к потере понимания истинной святости и прославлению откровенных ее искажений. К таким же гибельным последствиям приводит и каждого отдельного верующего отступление от "царского пути" духовной жизни, проложенного подвижническими стопами святых.
Особенно часты прорывы к "высотам" у юных подвижников, не познавших еще своего ветхого человека, не освободившихся от страстей и уже ищущих состояний человека нового, совершенного. Недаром у отцов есть выражение: "Если увидишь юношу, по своей воле восходящего на небо, удержи его за ногу и сбрось оттуда: ибо это ему не полезно"[188]. Причина подобных ошибок все та же: незнание законов духовной жизни, незнание себя. Святитель Игнатий по этому поводу приводит следующие замечательные слова святого Исаака Сирина: "Если некоторые из отцов написали о том, что есть чистота души, что есть здравие ее, что бесстрастие, что видение, то написали не с тем, чтобы мы искали их преждевременно и с ожиданием. Сказано в Писании: "Не приидет Царствие Божие с соблюдением" (Лк. 17,20). Те, в которых живет ожидание, стяжали гордыню и падение. Искание с ожиданием высоких Божиих даров отвергнуто Церковью Божией. Это - не признак любви к Богу; это - недуг души". Святитель Игнатий заключает эту мысль такими словами: "Святые отцы Восточной Церкви, особливо пустынножители, когда достигали высоты духовных упражнений, тогда все эти упражнения сливались в них в одно покаяние. Покаяние обымало всю жизнь их, всю деятельность их: оно было последствием зрения греха своего" (II,125-126).
В этом видении греха своего, рождающего истинное смирение и "покаяние нераскаянно" (2 Кор. VII, 10) и заключается единственно надежная, непоколебимая основа правильной духовной жизни!
1. Бог и человек
Сущность религии обычно, и справедливо, усматривается в особом единении человека с Богом, духа человеческого с Духом Божиим. Каждая религия при этом указывает определенный путь к достижению этой цели, предлагает и соответствующие средства. Однако всегда незыблемым остается постулат общерелигиозного сознания о необходимости духовного единства человека с Богом для достижения вечной жизни. Эта идея красной нитью проходит через все религии мира, воплощаясь в различных мифах, сказаниях, догматах и подчеркивая в разных планах и с различных сторон безусловную значимость и первичность духовного начала в обретении человеком вечного блага и, следовательно, окончательного определения им смысла жизни. Сам факт всеобщности религии в истории человечества и ее изначальности свидетельствует не просто о теоретической удовлетворительности этой идеи, не только о Боге как безусловном Источнике всякой жизни и всякого блага, но и о глубоком соответствии религии природе человека, о всесторонней ее оправданности в историческом, социальном и индивидуальном опыте.
Божественное Откровение, лишь отчасти данное в Ветхом Завете и отчасти переданное ветхозаветными праведниками, явилось предельно полным в Боге Слове воплощенном. С пришествием Его действие Бога в мире стало особенно явственным и ощутимым. И это действие на человека прямо соответствует силе принятия верующим Божия Слова в свое сердце, свой ум, свою душу (Мк. 12, 33). В то же время с пришествием Христа уже нет обособленного верующего, а есть Церковь, Тело Христово, в котором христианин является одним из его членов. В этом единстве индивидуального и общего (Церкви) сокрыто прочное основание христианской жизни и христианского совершенствования.
Но Церковь живет Духом Святым, и каждый христианин может быть живым членом Церкви только через причастность Духу Святому. Эта мысль может показаться несколько странной и алогичной: разве вхождение в Церковь по вере через Крещение и другие таинства не есть уже приобщение Духу Святому? А если есть, то о каком еще приобщении может идти речь? Вопрос этот имеет принципиальное значение для христианской жизни и богословской науки. Кратко на него можно было бы ответить следующим образом.
Христос, "в Себе Самом исправив" (по выражению св. Афанасия Великого) поврежденную в результате грехопадения прародителей человеческую природу, стал Вторым Адамом (1 Кор. 15, 47), родоначальником "новой твари" (2 Кор. 5, 17). Но если ветхая (Еф. 4, 22) природа наследовалась потомками Адама в естественном порядке, то приобщение роду Христову (ср. Деян. 17, 29) происходит в прямо противоположном направлении - через определенный сознательно-волевой процесс личной активности. Этот процесс имеет две принципиально различные ступени.
2. Ступени жизни
Первая, когда уверовавший духовно рождается в таинстве Крещения, получая семя (Мф. 13, 3-23) Нового Адама и становясь, таким образом, членом Его Тела - Церкви. Как пишет преп. Симеон Новый Богослов, "уверовавший в Сына Божия... кается... в прежних грехах своих и очищается от них в таинстве Крещения. Тогда Бог Слово входит в крещенного, как в утробу Приснодевы, и пребывает в нем как семя"[189]. То есть с пришествием Христовым христианин через веру и крещение получает в данном ему "семени" возможность преображения своей ветхой природы ("ветхого человека" - Еф. 4, 22) в новую ("нового человека" - Еф. 4, 24), а не "автоматически" становится тем мужем совершенным, в меру полного возраста Христова, которого достигнуть призван каждый христианин (Еф. 4,13). На этой ступени крещенный, очищаясь от всех грехов своих и уподобляясь тем первозданному Адаму, тем не менее сохраняет унаследованную им от прародителей природу, подверженную болезням, смерти, удобопреклонную ко греху, то есть всему тому, что возникло в ней вследствие первого грехопадения.
Поэтому во всей остроте встает проблема об условиях и средствах, развития в душе нового начала, полученного в крещении и последующих таинствах, иначе говоря, проблема претворения в реальную жизнь верующего открытой Христом возможности воссоздания человеческой природы, спасения.
Вторая ступень и есть правильная (праведная) духовная жизнь. Ибо семя благодати крещения у одних христиан, "лукавых и ленивых" (Мф. 25, 26), может так и остаться непроросшим и потому бесплодным (Ин. 12, 24). У других же, попадая на добрую землю, дает всходы и приносит соответствующий плод. Этот плод и означает искомое приобщение Духу Святому. Притча о "закваске, которую женщина взяв положила в три меры муки, доколе не вскисло все" (Мф. 13, 33), наглядно выражает характер этого таинственного приобщения человека Духу Святому в Церкви и действительное значение в этом процессе таинств. Как закваска, положенная в тесто, может оказать свое действие постепенно и при вполне определенных условиях, так и "закваска" благодати таинства, иначе говоря, Дух Святой может "переквасить" в "новое тесто" (1 Кор. 5, 7) и изменить, сделав своим причастником, некогда плотского, хотя и крещенного, человека в духовного (1 Кор. 3, 1-3) не моментально, не магически, но при исполнении им вполне конкретных духовнонравственных требований, указанных в Евангелии. От христианина, получившего "талант" благодати оправдания даром (Рим. 3,24), таким образом, зависит как умножение этого "таланта", что и есть сопричастие Духу Божию, так и погубление его в земле своего сердца (Мф. 25, 18).
Отсюда становится понятным, что означает необходимость приобщения Духу Святому христианина, уже получившего Его дары в таинствах. Здесь не тавтология, но главнейший принцип православного понимания духовной жизни, христианского совершенства, святости. Этот принцип просто и кратко был выражен, например, одним из величайших русских святых преподобным Серафимом Саровским (умер в 1833 г.), когда он в одной из бесед сказал: "Цель жизни христианской состоит в стяжании Духа Божиего, и это цель жизни всякого христианина, живущего духовно"[190].
Так оказывается, что верующему, получившему в таинствах все дары Духа Святого, требуется еще стяжание этого Духа, и, более того, в этом именно стяжании должна заключаться вся цель его жизни[191].
Но если это справедливо, то логично и оправданно говорить и о самом характере этой особой приобщенности христианина Святому Духу, о святости христианской.
3. Писание и Церковь
Существует, на первый взгляд, как бы некое разногласие между понятием святости в Священном Писании, особенно Нового Завета, и традицией Церкви. Апостол Павел, например, называет святыми всех христиан, хотя по своему духовному уровню большинство из них было далеки от совершенства (ср.: 1 Кор. 6, 1-2). Напротив, с самого начала существования Церкви и во все последующие времена святыми ею преимущественно именуются христиане, отличающиеся особой духовной ревностью, подвигом молитвы и любви, духовностью, мученичеством за Христа, то есть христиане, высотой жизни показавшие свою веру.
Однако и то и другое употребление термина означает не различие в понимании святости, но лишь оценку одного и того же явления с разных сторон. Новозаветное употребление термина исходит из того, какими призваны быть верующие, как получившие дар благодати крещения и давшие при этом "обещание Богу доброй совести" (1 Пет. 3, 21), хотя в настоящий момент они еще и плотские, то есть грешные и несовершенные. Церковная же традиция, принимая это новозаветное именование, увенчивает ореолом славы лишь христиан, евангельской жизнью осуществивших (Иак. 2, 17) свое призвание. И это не педагогический шаг Церкви, но доктринальный акт. Причисляя христианина к лику святых, Церковь этим не просто предлагает еще один пример веры и жизни, дает живое назидание всем верным чадам, но исповедует и утверждает великую истину христианской религии о реальной доступности человеку идеала богоподобного сыновства и указывает на характер той веры, которая способна возвести христианина силою Святого Духа в состояние обетования, состояние Нового Адама - Христа. Какой веры? Об этом-то и свидетельствует Церковь святыми своими.
В связи с этим уместно вспомнить слова Спасителя, лежащие в основе церковного понимания веры: "Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного. Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали?.. и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас: отойдите от Меня, делающие беззаконие. Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному... А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному...", домостроение которого пало, "и было падение его великое" (Мф. 7, 21-27). Этим словам можно было бы привести множество параллельных мест из Священного Писания, выражающих ту же самую мысль. Предельно сжато она высказана апостолом Иаковом: "Как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва" (2, 26). Существо этой мысли состоит, конечно, не в том, что человек делами "зарабатывает" себе Духа Святого, а в том, что приобщение Богу возможно лишь в свободном акте духовного напряжения, проявляющегося в различных видах подвига. Сила веры обнаруживается в силе подвига, хотя сам по себе подвиг далеко не всегда является показателем истинной ревности христианина, ибо весьма многие так называемые добрые дела, даже у христиан, проистекают не из стремления к исполнению заповеди о любви к Богу и ближнему, а из совершенно иных мотивов. Но основное, что происходит при духовном росте человека, - это внутреннее изменение по образу Христа, и отсюда его инаковость по сравнению с "образом мира сего" (1 Кор. 7, 31)[192].
4. Святость
Есть прекрасное русское слово "инок" (от слова "иной"), которым именуют монашествующих и которое очень точно подчеркивает основную черту тех, кто дал особые обеты в последовании Христу, в достижении идеала христианской святости. Святые - это в первую очередь иные люди, отличные от живущих "по стихиям мира сего, а не по Христу" (Кол. 2, 8). Они не плотские, они побеждают то, что порабощает других: "похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую" (1 Ин. 2, 16). Именно в этой выделенности святых из мира троякой похоти, из атмосферы греха, и можно видеть принципиальное единство апостольского и церковно-традиционного понимания святости. По призванности в вере к иной, новой жизни во Христе именует Апостол всех христиан святыми, каковым именованием подчеркивает открывшуюся возможность для всех верующих, хотя еще плотских и греховных, стать новым творением (Гал. 6, 15). Ставших иными по отношению к миру, стяжавших Духа Святого и явивших силу Его в нашем мире Церковь с самого начала своего существования называет святыми. Таким образом, несмотря на различие подхода в употреблении термина "святой", в том и другом случае речь идет об одном - о светлой инаковости святого по сравнению с прочими людьми, о его причастности Духу Божию. Этот момент является основным в христианском понимании святости как таковой.
Высказанная интерпретация понятия "святой" была оригинально и глубоко разработана священником Павлом Флоренским (умер в 1937 г.). Приведем здесь хотя бы самые основные его мысли.
"Когда мы говорим о святой Купели, о святом Мире, о Святых Дарах, о святом Покаянии, о святом Браке, о святом Елее... и так далее, и так далее и, наконец, о Священстве, каковое слово уже включает в себя корень "свят", то мы прежде всего разумеем именно неотмирность всех этих Таинств. Они - в мире, но не от мира. Действуют на мир и миром могут усвояться, но их бытие не в мире, с миром не отождествляющееся. И такова именно первая, отрицательная грань понятия о святости. И потому, когда вслед за Таинствами мы именуем святым многое другое, то имеем в виду именно особливость, отрезанность от мира, от повседневного, от житейского, от обычного - того, что называем святым... Святой - это прежде всего "не". Этому "не" в понятии святости соответствует и самое производство еврейского слова "кодеш" (святой) или "кадош" (святыня). Глагольный корень "кдш" сближают с корнем "хдш", так что обоим приписывают значение "инобытия", "Andersein" (нем. - "другое бытие"). Первый - в противоположность тому, что обычно, второй же - в противоположность тому, что было. Посему, когда Бог в Ветхом Завете называется Святым, то это значит, что речь идет о Его надмирности, о Его трансцендентности миру...
И в Новом Завете, когда множество раз апостол Павел называет в своих посланиях современных ему христиан святыми, то это означает в его устах, прежде всего, выделенность христиан из всего человечества. Христиане - это и есть Новый Израиль, духовный Израиль, самая суть Израильского народа.
Будучи предметом веры, Таинство есть вещь невидимая... Но эта невидимая святыня, чтобы быть, должна быть чем-нибудь, чем-то: будучи "не" в отношении мирского, она должна быть нечто сама в себе, в своей области духовного. Святое - выделенное, но выделенное ради иных, новых определений. Несомненно, в понятии святости мыслится, вслед за отрицательною стороною ее, сторона положительная, открывающая в святом реальность иного мира. Эту реальность наша современная мысль склонна приравнять к нравственной силе, разумея под святостью полноту нравственных совершенств. Таков кантовский обход культа с тыла, так сказать, ибо нравственность при этом мыслится как сила этого же, дольнего мира, и притом субъективная... Но напрасны бессильные покушения на понятия святости... Уже самое словоупотребление свидетельствует против таких покушений: когда говорится о святых одеждах, о святой утвари, о святой воде, о святом елее, о святом храме и так далее, и так далее, то явно, что здесь речь идет о совершенстве отнюдь не этическом, а онтологическом. И значит, если в данных случаях положительная сторона святости и это онтологическое превосходство над миром, онтологическое пребывание вне здешнего, то, следовательно, и вообще узел связи этого понятия святости не в этике, а в онтологии...
И если человека мы называем святым, то этим мы не на нравственность его указываем для такого указания есть и соответствующие слова, - а на его своеобразные силы и деятельности, качественно не сравнимые со свойственными миру, на его вышемирность, на его пребывание в сферах, недоступных обычному разумению... нравственность же такого человека, не входя сама в состав понятия святости, отчасти служит одним из благоприятных условий его вышемирности, отчасти же проявляется как следствие таковой. Но связь этих двух понятий устанавливать нужно нитями нежными и очень гибкими... Так, следовательно, если о нравственном поступке будет сказано: "святое дело", то тут имеется в виду не кантовская его, имманентная миру, нравственная направленность, но антикантовская, миру трансцендентная соприсносущность неотмирным энергиям. Называя Бога Святым, и Святым по преимуществу, источником всякой святости и полнотою святости... мы воспеваем не Его нравственную, но Его Божественную природу...
О том же свидетельствует и этимологическое рассмотрение еврейского слова "кадош", "святыня"... этой этимологией устанавливается и более определенно, в чем именно состоит особенность святого: оно есть то, что находится над обычным и что в обычном является, выступая из себя своим светом, излучениями своими, своими светоносными энергиями...
Понятие святости имеет полюс нижний и полюс верхний и в нашем сознании непрестанно движется между этими полюсами, восходя вверх и нисходя обратно. Взятое в своем внутреннем движении, понятие святости может быть представлено как лествица примерно с такими ступенями: небытие - мир исключение - избрание - очищение - искупление - Свет - Бог. И лествица эта, проходимая снизу вверх, мыслится как путь отрицания мира, как via negationis (лат. - "путь отрицания"), как (греч. - "путь вверх") от мира к Богу, как вехи апофатического богословия. Но она может рассматриваться и как проходимая в направлении обратном. И тогда она будет мыслиться как путь утверждения мировой реальности через освящение этой последней, как via роsitionis (лат. - "путь положения, утверждения"), как odoV anw (греч. - "путь вниз") от Бога к миру"[193].
5. Обожение
Суммируя приведенные мысли отца Павла о святости, можно отметить в них следующие основные положения. Первое, апофатический момент: святость - это чуждость по отношению к миру греха, полное отрицание его. Второе, катафатический момент: святость - это не просто чистое отрицание, но и конкретное положительное содержание. Природа святости Божественна. Святость онтологически утверждена в Боге, и потому она есть не просто моральное совершенство, хотя и соединена с ним неразрывно, но "соприсносущность неотмирным энергиям". Третье, синтетический момент: святость есть не только отрицание всякого зла этого мира и не только явление иного мира, Божественного, но и незыблемое утверждение "мировой реальности через освящение этой последней".
Этот третий момент наиболее полно говорит о характере святости. Святость есть не что-то самозамкнутое, но активная сила, имеющая глубокое преображающее воздействие на человека и мир в целом, и потому она прямо отвечает обетованию Божию о мире. Это окончательное обетование, классически выраженное у апостола Павла: "Будет Бог все во всем" (1 Кор. 15, 28), означает, что последняя цель и совершенный смысл всего существующего, и в первую очередь человека, состоит в полном его преображении и единении с Богом. Это единство с Богом есть идеальное благо, ибо Бог есть само Благо в подлинном и полном смысле этого слова. Но достижение его есть постепенный процесс, имеющий и свое направление, и свои условия, и свои критерии. Поэтому познание этого процесса и всей совокупности условий, необходимых для его нормального осуществления, составляет главнейшую христианскую задачу, стоящую на пути освящения всей мировой реальности. В конечном счете весь мир, а не только святые, должен стать иным ("И увидел я новое небо и новую землю" - Откр. 21, 1). Он весь должен являть собой Бога. То есть человечество и весь космос должны освятиться и преобразиться по образу Воскресшего Христа. Но в этом процессе со стороны творения активную роль может играть только человек, и потому на него возлагается вся полнота ответственности за тварь (Рим. 8, 19-21).
И здесь с особой силой проявляется значение святых, стяжавших уже в условиях земного бытия Духа Святого и тем самым ставших начатком будущего всеобщего и полного освящения. Своим подвигом, молитвой и духовным воздействием они для многих пролагают путь в Царство Божие. И не только их совершенная нравственная жизнь оказывается светом, свидетельствующим об Отце Небесном (Мф. 5, 16), но в неизмеримо большей степени их облагодатствованность и зримые дары Духа Святого, как реальные знаки того, "что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2, 9), являются великим стимулом духовной жизни для спасаемых.
Это состояние святых обозначается в православном богословии термином "обожение", который наиболее точно и полно выражает существо святости и конечной цели человеческой жизни. Обожение есть то стяжание Духа Святого, преображающее христианина, о котором говорит преподобный Серафим Саровский и в котором Дух Божий часто очевидно для окружающих, действовал в святых чудесами, прозрениями, различными знамениями. Эти деяния скорее естественны для христиан, нежели чудесны, в силу их веры, о которой сказал Спаситель Своим ученикам по Воскресении: "Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы" (Мк. 16, 17-18). Большинство же христиан, следовательно, имеют неполноценную веру, хотя они также призваны "к почести высшего звания" (Флп. 3, 14), как получившие залог Духа Святого в Крещении.
Святые, таким образом, самим своим пребыванием в мире свидетельствуют не только о норме христианской веры и жизни, но и дают возможность осознать всем христианам свое глубокое несовершенство и, отсюда, необходимость в Боге Спасителе, что является главнейшим моментом в духовной жизни и необходимым условием спасения.
Но новая жизнь невозможна без усвоения новых свойств. "Не вливают... вина молодого в мехи ветхие... но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое" (Мф. 9, 17), то есть только с приобретением - через исполнение заповедей Евангельских и покаяние свойств нового человека можно влить в христианина "новое вино" - Духа Святого, дающего верующему вкусить, "как благ Господь" (Пс. 33, 9). Тем самым открывается и подлинное значение христианского подвига, который является лишь необходимым средством для обожения, а не самодовлеющим источником святости, поскольку и высокая нравственность, и аскетизм возможны и по ложным мотивам. Преподобный Серафим так и говорит: "Истинная цель жизни нашей христианской есть стяжание Духа Святого Божия. Пост же, бдение, молитва, милостыня и всякое Христа ради делаемое добро суть средства для стяжания Духа Божия". И продолжает: "Заметьте, что лишь ради Христа делаемая добродетель приносит плод Духа Святого... Так что все же не в добродетелях дело, а в плодах Духа Святого, даруемого нам через них"[194].
Поэтому далеко не каждое проявление благочестия и аскетическая жизнь сами по себе рассматриваются в Православии как явления безусловно положительные. В конечном счете, о подлинной святости свидетельствуют не наружное благочестие и не подвижничество, а богоподобные свойства, как очевидные знаки обожения христианина.
6. Законы жизни
Своим Вознесением Господь показал, к какой высоте богоподобия призван и, следовательно, способен человек, созданный по образу Божию. Человеческое естество оказалось превыше всех творений. Богоматерь, Дева Мария, честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим, подтвердила это величием Своей духовной красоты уже в чисто человеческом плане. Сонм святых образует собой новую живую лествицу Иакова, вершиной которой является Богочеловек Христос Иисус. Это - лествица богоподобия, к полноте которого предназначен богозданный человек. Богоподобие и есть красота души[195], предельное обожение, священное стяжание Святого Духа, полное преображение ветхого человека в нового, есть богочеловечество, поскольку богоподобный человек является полноценным членом богочеловеческого организма - Церкви. Оно есть подобие Божественным свойствам, из которых многие открыты и в различной степени доступны восприятию человеческому, но многие и невыразимы (2 Кор. 12, 4)[196].
Эти свойства, или добродетели, приобретаются в процессе правильного духовного развития христианина постепенно и в определенной последовательности, образуя собою некую скрытую от взоров "прочих" (Лк. 8, 10) иерархичность[197].
Взаимозависимость и определенная закономерность в стяжании этих богообетованных свойств показана в евангельских "Блаженствах" (Мф. 5, 3-12). Аскетические творения святых отцов, основываясь на долговременном опыте многих подвижников, предлагают уже развитую систему, лествицу духовной жизни и указывают при этом на все пагубные последствия уклонения от нее в духовном подвиге[198].
Отсюда становится очевидным, насколько жизненно важно изучение пути духовной жизни и ее закономерностей, открытых святыми, изучение той строгой системы в ней, которая осуществляется в постепенном искоренении страстей и последовательном приобретении богоподобных свойств - свидетелей обетованного состояния христианина. Но исследование этих вопросов составляет, конечно, особую, самостоятельную тему. Поэтому остановимся лишь на двух главнейших добродетелях святых, составляющих начало и венец лествицы, возводящей к тому совершенному благу, которое уготовал Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9).
Смирение является той первой из них, на которой зиждется все здание совершенства святых, без которой невозможны ни правильная духовная жизнь, ни приобретение каких-либо богоподобных свойств. Один из самых глубоких знатоков аскетических отеческих творений, русский подвижник XIX века святитель Игнатий Брянчанинов писал: "Смирению уступают все страсти... Все добродетели усматриваются последующими за ним..."; "все святые признавали себя недостойными Бога: этим они явили свое достоинство, состоящее в смирении"[199]. Смирение, или, по Евангелию, "нищета духа" (Мф. 5, 3), является естественным выражением видения своего падения, своей греховности. Это видение предшествует другим дарованиям Божиим[200].
Святой Петр Дамаскин называет это видение даже "началом просвещения души". Он пишет, что при правильном подвиге "ум начинает видеть свои согрешения - как песок морской, и это есть начало просвещения души и знак ее здоровья. И просто: душа делается сокрушенною и сердце смиренным и считает себя поистине ниже всех..."[201]. Это состояние всегда сопряжено с особенно глубоким и искренним покаянием, значение которого невозможно переоценить в духовной жизни. Епископ Игнатий восклицает: "Зрение греха своего и рожденное им покаяние суть делания, не имеющие окончания на земле"[202]. Высказывания святых отцов и учителей Церкви о первостепенной важности видения своей греховности, покаяния и рожденного ими нового свойства - смирения, бесчисленны. Что главное в них?
Смирение является единственной добродетелью, которая дает возможность человеку пребывать в так называемом "непадательном" состоянии. В этом особенно убеждает нас история первозданного человека, обладавшего всеми дарами Божиими (Быт. 1, 31), но не имевшего опытного познания своей несамобытности, осознания своей "ничтойности" без Бога, то есть не имевшего смирения и потому отпавшего. Только смирение, проистекающее из познания себя, то есть познания полного бессилия своего естества в его отделенности от Бога, создает твердую психологическую базу для вечного принятия человеком Бога как единственного источника жизни и всякого блага. Ибо только оно может полностью и окончательно исключить возможность нового горделивого мечтания стать "как Бог" (Быт. 3, 5) и нового падения. По существу, и подлинное возрождение начинается в жизни христианина лишь тогда, когда он в борьбе с грехом увидит всю глубину поврежденности своей природы, принципиальную ее неспособность самой по себе, в отдельности от Бога, совершить полноценное добро и достичь искомого блага. Самопознание открывает человеку Того, Кто хочет и может спасти его из состояния погибели, оно заставляет обратиться к Нему. Ощущает нужду в Спасителе только погибающий и осознающий свою гибель. Поэтому и во Христе чувствует безусловную необходимость лишь тот, кто опытно увидел свое подлинное бессилие, смирился и от всей души воззвал: "Господи! спаси меня" (Мф. 14, 30). Именно этим духовно-психологическим моментом и можно объяснить столь исключительное значение, придаваемое смирению всеми святыми. Преподобный Макарий Египетский говорит: "Смиренный никогда не падает: да и куда ему пасть, когда он ниже всех? Великая высота есть смирение. И почесть и достоинство есть смиренномудрие"[203]. Святой Иоанн Златоуст называет смирение главной из добродетелей[204], а преподобный Варсонофий Великий учит, что "смирение имеет первенство среди добродетелей"[205]. То же самое утверждает и преподобный Симеон Новый Богослов: "Поистине одна только есть печать Христова - осияние Духа Святого, хотя много есть видов воздействий Его, много знамений силы Его. Первейшее всего другого и необходимейшее есть смирение, так как оно есть начало и основание" [206]. Смирение во всей его силе и значимости является фактически свойством новым, неизвестным первозданному Адаму, и оно единственное твердое основание непадательного состояния человека в жизни и земной и вечной[207].
Эту добродетель с особой глубиной и силой явили святые, и ею они показали, где находится незыблемый фундамент реального исполнения Божия обетования в каждом человеке, искренне ищущем спасения.
7. Любовь и заблуждение
Но если вся лестница добродетелей строится на смирении, то увенчивается она той из них, которая больше всех (1 Кор. 13,13) и которой именуется Сам Бог (1 Ин. 4, 6), - Любовью. Все прочие свойства нового человека (например, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера... - Гал. 5, 22 и др.) являются лишь как бы элементами, входящими в любовь, но ни в коей мере не исчерпывающими ее. Она есть идеальная вершина всех устремлений человека и его совершенное благо. К ней призывает Бог человека, она ему обетована во Христе. Ею святые более всего прославились, ею побеждали мир, ею в преимущественной степени они явили незримое величие, красоту и благо Божественных обетований человеку. Но есть и принципиальной важности вопрос, связанный с этим высшим духовным свойством христианина.
Возможны два значительно совпадающие внешне, но по существу взаимоисключающие состояния христианина, которые оба именуются в аскетической литературе разных направлений христианской любовью. Одно из них - "душевное" (Иуд. 19, 1; 1 Кор. 2, 14) чувство. Оно возникает в результате неправильного аскетического подвига христианина, ставящего целью возбуждение и развитие в себе чувства любви к Иисусу Христу. Достигается эта любовь, главным образом, путем непрерывной концентрации внимания на страданиях Христа (особенно крестных) и Богоматери, представлением себе различных эпизодов из Их жизни и мысленным участием в них, мечтанием и воображением Их любви к себе, прямыми беседами с Ними и т.п.
Такая самовнушенная любовь носит всегда романтический, эмоциональный, плотской (а не духовный) характер, нередко связанный с паталогическими изменениями психики, нервной экзальтацией, доходящей до истерии, обмороков, длительных галлюцинаций, возникновения кровоточащих ран (стигм) и, одновременно, любовных переживаний, и откровенно сексуальных ощущений. Яркими примерами подобных явлений могут служить известнейшие католические святые, такие как: блаж. Анжела, Катарина Сиенская, Тереза Авильская, Иоанн Креста, Франциск Ассизский, живший в XIII веке, который стал первым в истории христианства носителем стигм[208]. Их экзальтации часто достигают большой силы и принимаются духовно неопытными за проявление подлинной христианской любви. На самом же деле она есть "не что иное, как одна обманчивая, принужденная игра чувств, безотчетливое создание мечтательности и самомнения"[209].
В православной аскетике это состояние расценивается как прелесть, то есть как глубочайший самообман. Причина такой оценки этого чувства состоит в том, что истинная любовь, духовная (1 Кор. 14, 1), согласно Священному Писанию, есть дар Духа Святого, а не результат нервно-психического напряжения падшего естества. Апостол Павел пишет: "Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам" (Рим. 5, 5). Эта духовная любовь есть "совокупность совершенства" (Кол. 3, 14), высшая добродетель. Она есть, по выражению преподобного Исаака Сирина, "обитель духовного и водворяется в чистоте души", которая дает уму возможность созерцания духовного мира. "И сие созерцание, - пишет он, - бывает пищею ума, пока не придет он в состояние принять созерцание высшее левого созерцания, потому что одно созерцание передает человека другому созерцанию, пока ум не будет введен в область совершенной любви"[210]. Достижение этой любви невозможно без предварительного приобретения других добродетелей, особенно смирения, являющегося основанием всей лествицы добродетелей. "Если высшая из добродетелей, любовь, - пишет русский святой епископ Тихон Воронежский, - по слову апостола, долго терпит, не завидует, не превозносится, не раздражается, николиже отпадает, то это потому, что ее поддерживает и ей споспешествует смирение"[211]. Поэтому у христианина "ветхого", несовершенного, не имеющего достаточного опытного смирения, любовь изменчива, непостоянна, часто смешана с тщеславием, эгоизмом, сластолюбием и т.д. Ибо стремящийся пребывать в любви, но не познавший прежде всей глубины поврежденности своей природы, своего духовного бессилия, подобен в лучшем случае первому Адаму, легко и быстро возмечтавшему стать "как Бог" и отпавшему от Бога. Без победы над всеми страстями не может быть у христианина совершенной любви (Мф. 5, 8), являющейся следствием понуждения себя к исполнению заповедей Евангелия. Это понуждение и эти дела необходимы в приобретении духовной любви, однако они еще не есть окончательный знак того, что христианин стяжал ее. Ибо, по слову Господа, Его любит тот, кто соблюдает заповеди Его (Ин. 14, 21). Но совершенного исполнения заповедей достигают лишь духовно совершенные. Поэтому там, где нет видения своей греховности и боли души о ней, нет покаяния, нет, следовательно, смирения и рождаемого им бесстрастия - там лишь "душевность" и мечтательность, но не христианская духовность, не истинная любовь[212].
Святой Исаак Сирин, отвечая преподобному Симеону Чудотворцу, в частности, писал: "Нет способа возбудиться в душе Божественной любви... если она не препобедила страстей. Ты же сказал, что душа твоя не препобедила страстей и возлюбила любовь к Богу; и в этом нет порядка. Кто говорит, что не препобедил страстей и возлюбил любовь к Богу, о том не знаю, что он говорит. Но скажешь: не говорил я "люблю", но "возлюбил любовь". И это не имеет места, если душа не достигла чистоты. Если же хочешь сказать это только для слова, то не ты один говоришь, но и всякий говорит, что желает любить Бога... И слово это всякий произносит, как свое собственное, однако же при произнесении таких спор движется только язык, душа же не ощущает, что говорит"[213]. Святитель Игнатий Брянчанинов, суммируя учение отцов по этому вопросу, пишет: "Преждевременное стремление к развитию в себе чувства любви к Богу уже есть самообольщение... Должно достигнуть совершенства во всех добродетелях, чтобы вступить в совершенство всех совершенств, в слияние их, в любовь"[214]. В связи с этим можно отметить один весьма показательный штрих в сочинениях о душевной любви: там менее всего говорится о необходимости самопознания, борьбы со страстями, покаяния. И это вполне объяснимо, ибо здание спасения здесь начинает строиться с верхнего этажа, а не с фундамента, и потому о последнем менее всего известно его строителям. Результат такого домостроительства всегда бывает печален[215].
Таким образом, христианская любовь, как свойство человека, обнаруживаемое в святых, есть не обычное земное чувство, не результат искусственного возбуждения в себе любви к Богу и к Иисусу Христу, но следствие исполнения заповедей (Ин. 14, 21), высший дар Неба, дар Духа Святого, посылаемый лишь смирению. Только святые могут иметь чистую христианскую любовь, духовную. Ибо только они, "будучи сосудами Святого Духа, вместе видели, признавали, исповедовали себя величайшими грешниками, достойными казней временных и вечных"[216].
8. Плоды Духа
Что можно сказать о духовном человеке? Один из опытных старцев нашего времени игумен Никон (Воробьев, (умер в 1963 г.) писал, что духовный человек есть тот, кто стяжал в себе Духа Святого. "Вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас" (1 Кор. 3, 16). Духовный человек совершенно отличается от душевного или плотского (что почти однозначно здесь). Он есть новый человек, а душевный есть ветхий человек. Что в нем нового? - Все: ум, сердце, воля, все состояние, даже тело.
Ум нового (духовного) человека способен постигать отдельные события, прошлое и многое будущее, постигать суть вещей, а не только явления, видеть души людей, ангелов и бесов, постигать многое из духовного мира (потустороннего). "Мы имеем ум Христов", - говорит апостол Павел (1 Кор 2, 16). Сердце нового человека способно чувствовать такие состояния, о которых кратко сказано: "Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2, 9). Апостол Павел пишет даже: "Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас" (Рим. 8, 18). А преподобный Серафим в согласии с древними отцами так говорит: "Если бы человек знал о состояниях блаженства, которые бывают уже здесь на земле, а тем более в будущей жизни, то согласился бы прожить тысячи лет в яме, наполненной гадами, грызущими его тело, чтобы только стяжать эти состояния.
Таким же образом и воля нового человека целиком устремляется к любви и благодарности Богу, к желанию во всем творить волю Его, а не свою.
Тело духовного человека тоже изменяется, становится частично подобным телу Адама до падения, способным к "духовным ощущениям" и действиям (хождение по водам, способность оставаться без пищи, моментальный переход через большие расстояния и т.п.).
Словом, заканчивает игумен Никон, духовный человек весь обновляется, делается иным (отсюда прекрасное русское слово "инок") и по уму, и по сердцу, и воле, и телу[217].
О том, что дает человеку стяжание Духа Святого, или состояние истинной любви, говорили и писали и многие святые. Здесь в качестве некоторой иллюстрации их откровений приведем извлечение из беседы великого святого старца Серафима Саровского с Н.А.Мотовиловым, во время которой, по молитве преподобного, его собеседник смог ощутить и пережить начатки этих благих даров Духа Святого и поведать о них миру.
(Тогда отец Серафим сказал: "Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобой... Что же не смотрите на меня?" Я отвечал: "Не могу смотреть, потому что из глас Ваших молнии сыплются. Лицо Ваше светлее солнца сделалось, и у меня глаза ломит от боли". Он отвечал: "... и Вы теперь так же светлы стали. Что же чувствуете Вы теперь?" - спросил меня отец Серафим. Я отвечал: "Необыкновенно хорошо!" "Да как же хорошо-то?" Я отвечал: "Такую тишину и мир в душе моей, что никаким словом то выразить Вам не могу". - "Это, Ваше Боголюбие, тот мир, - сказал отец Серафим, - про который Господь сказал ученикам: "Мир Мой даю вам..." - Что же Вы еще чувствуете?" опять спросил меня батюшка. Я отвечал: "Необыкновенную сладость". - "Это та сладость, преподобного которую говорится в Священном Писании: "От тука дому Твоего упиются и потоком сладости Твоея напоиши я..." (Пс. 35, 9). От этой сладости как будто тает наше сердце, и мы оба исполнены такого блаженства, которое никаким языком выражено быть не может... Что же Вы еще чувствуете?" - спросил он меня. Я сказал: "Необыкновенную радость в сердце моем". И он продолжал: "Когда Дух Божий приходит к человеку и осеняет его полнотою Своего наития, тогда душа человеческая преисполняется неизреченною радостию, ибо Дух Божий радостотворит все, к чему бы ни прикоснулся Он... Что же еще чувствуете Вы?" - Я отвечал: "Теплоту необыкновенную..." - "Как теплоту? Да ведь мы в лесу сидим. Теперь зима на дворе, и под ногами снег, - какая же может тут быть теплота?" - "А такая, - отвечал я, - какая бывает в бане". - "А запах, - спросил он меня, - такой ли, как из бани?" - "Нет, отвечал я, - на земле нет ничего подобного этому благоуханию..." - И батюшка отец Серафим, приятно улыбнувшись, сказал: "Господь сказал: Царство Божие внутрь вас есть", - а под Царствием Божиим разумел Он благодать Духа Святого. Вот оно-то теперь внутрь нас и находится, а благодать Духа Святого отвне осиявает и согревает нас, благоуханием многоразличным преисполняя воздух... услаждает чувства наши пренебесным наслаждением и сердца наши напояет радостью неизглаголанною... "[218].
Свет, мир и тишина, особая сладость, теплота, благоухание, радость, о которых мы здесь читаем, далеко, конечно, не исчерпывают полноты душевных и телесных переживаний человека, пребывающего в Духе Божием. Это суть лишь некоторые знаки исполнения Божия обетования в тех, кого Церковь именует святыми. Но весь род человеческий призван к этому царственному освящению (1 Пет. 2, 9), и каждый стремящийся к Истине может стать избранным, возлюбленным чадом Божиим (Кол. 3, 12), имеющим всю полноту даров Духа Святого, ибо Бог есть Любовь.
Популярные разделы
-
Ученые о сотворении мира Богом
Мы решили создать раздел посвященный научным доказательствам сотворения Богом вселенной.
-
История Церкви
Согласно наименованию данного раздела здесь будут вывешиваться материалы посвященные истории Церкви.
-
Христианство и оккультизм
Наше время из-за отсутствие веры в людях, породило множество древних языческих практик и суеверий.