Затем Элдредж указывает, что именно такой процесс имеет место в природе. Отдельные организмы объединяются в виды, потому что имеют много общих черт и могут скрещиваться друг с другом. Группа видов — это род, потому что и виды обладают определенным сходством; сходные роды объединяются в семейства; семейства — в порядки и т.д. Итак, заявляет Элдредж, предположение, основанное на теории эволюции, в целом подтверждено. На основании же креационизма, говорит он, такого предположения сделать нельзя — Творец мог бы создать самые разные виды каким угодно способом.

    Однако история биологии противоречит словам Элдреджа. Тот факт, что живые организмы можно объединить в иерархическую систему, состоящую из «гнездовых» групп, было известно задолго до Дарвина и до возникновения его теории эволюции. Современная таксономическая система, по которой организмы группируются в виды, роды, семейства, порядки, классы и типы, была разработана Карлом Линнеем, труды которого были опубликованы за сто лет до «Происхождения видов» Дарвина. Можно ли говорить как о предположении теории эволюции о том, что всем было известно еще за сто лет до ее выхода на сцену?

    К тому же, сам факт возможности группировки организмов в «гнездовые» группы основан скорее на различиях и отсутствии преемственности, чем на сходстве. История жизни и в настоящем, и в прошлом (судя по раскопкам) — прерывиста, это не постепенный переход от одного вида к другому или развитие одного рода из другого, как можно предположить на основе эволюции. Таксономия как система классификации возможна лишь при наличии очень значительных разрывов между разными по своей сути типами организмов. Как упоминалось ранее в этой книге, Симпсон допускает, что пробелы между высшими категориями — порядками, классами и типами — систематичны и почти всегда велики, в то время как Элдредж, Гоулд и другие сторонники теории прерывистого равновесия говорят, что переходные формы встречаются редко (если вообще встречаются) на уровне видов. Более того: среди миллионов видов ныне живущих организмов ни один ученый не может указать ни одной переходной формы или зарождающегося организма, развивающегося из какой-либо ранее существовавшей формы.

    Итак, эволюционисты типа Элдреджа указывают на свидетельство, которое, по их мнению, поддерживает их теорию, но не обращают внимания на другое свидетельство, направленное против эволюции. Мы видим, что великое предположение эволюции, о котором говорит Элдредж, вовсе не было таковым; да и какие могут быть предположения, если утверждение Дарвина о том, что одна форма жизни переходила в другую без разрывов, терпит жалкое поражение. Результаты наблюдений за сегодняшней жизнью, показывающие нам, что каждый основной тип растений и животных существует отдельно и отличается от других основных типов, великолепно соответствуют тому, чего нам следовало бы ожидать на основании теории сотворения. Можно лишь гадать, каков уровень интеллекта людей, позволивших так ослепить себя предвзятыми понятиями и религиозной верой в теорию эволюции, чтобы принимать теорию эволюции, несмотря на множество несоответствий.

    В третьей главе Элдредж посвящает несколько страниц довольно краткому обсуждению результатов раскопок. Его основной тезис таков: общая последовательность развития жизни на протяжении 3,5 миллиардов лет вполне соответствует ожиданиям, основанным на эволюционистских предсказаниях. Он указывает, что древнейшие окаменелости — останки одноклеточных водорослей и бактерий, невероятно похожие на ныне существующие организмы, — обнаружены в скалах возрастом около 365 млрд. лет. Он утверждает, что в скалах возрастом около 1,3 млрд. лет найдены останки одноклеточных эукариотов — одноклеточных организмов с ядром: водорослей, амеб и фораминифер. Далее Элдредж вынужден, учитывая данные раскопок, вступить в дискуссию об очень сложных беспозвоночных «эдиакаранской фауны», обнаруженных в Австралии, Ньюфаундленде, Англии, Сибири и Южной Африке. Элдредж придерживается общепринятого мнения, что окаменелости, включая кишечнополостные организмы, напоминающие современных медуз и морские перья, а также червеподобные или эхинодермы и некоторые другие относятся к не известным нам прежде формам. Следующие четыре страницы (и с. 130) автор посвящает разговору о «кембрийском взрыве» — внезапном появлении великого множества сложных беспозвоночных — и мягкотелых, и покрытых панцирем: губок, медуз, трилобитов, морских ежей, съедобных моллюсков, червей, улиток, брахиоподов и других. В главе 5 нашей книги содержится подробное описание борьбы Элдреджа с этим, по его выражению, «потрясающим вызовом интеллекту»; здесь нет необходимости вновь возвращаться к этому вопросу. Достаточно сказать, что, несмотря на все ухищрения Элдреджа, пытающегося убедить читателей, что здесь нет чудовищного несоответствия теории эволюции, он вынужден признать (с. 46): «Кембрийский эволюционный взрыв до сих пор окутан тайной».

    Что говорит Элдредж о происхождении рыб? Рыбы предположительно были первыми позвоночными, то есть предками всех прочих позвоночных: амфибий, рептилий, птиц и млекопитающих, из которых самое совершенное — человек. Эволюция рыб — одно из эпохальных событий всего эволюционного процесса, и ее следует изучить во всех подробностях. О происхождении рыб можно сочинить потрясающую эволюционную историю. На полках библиотек должно было бы стоять множество трудов на эту тему. Эволюция беспозвоночного в рыбу предполагала полное преобразование строения тела и, по предположениям, длилась 100 млн. лет. За такой обширный промежуток времени должно было смениться много переходных форм. Миллиарды миллиардов переходных форм должны были жить и умирать на Земле. Миллионам останков этих промежуточных организмов следовало бы лежать в музеях, но, как уже сказано в главе 5, среди останков промежуточных форм не было обнаружено. Именно там, где наиболее очевидны и доказаны эволюционные изменения, нет никаких доказательств того, что так было. Так что же может сказать Элдредж о происхождении рыб? Ему нечего сказать!

    На с. 49 Элдредж пишет:

«Мы сами — позвоночные, поэтому нас больше всего интересуют рыбы, амфибии, рептилии и млекопитающие. В данном случае результаты раскопок в некотором роде обманчивы, потому что позвоночные соответствуют чаяниям Дарвина гораздо лучше, чем любая другая группа: "рыбы" разных видов предшествуют древнейшим позвоночным, вышедшим на сушу, — "амфибиям", которые все равно вынуждены были возвращаться в воду для размножения (как делают сегодня лягушки и саламандры)».

    Это все, что Элдредж говорит о происхождении рыб, — то есть ничего.

    Элдредж указывает на то, что, по его мнению, является в окаменелостях важным свидетельством в пользу теории эволюции, — на переход от простых форм к более сложным; прокариотовые одноклеточные организмы (сине-зеленые водоросли и бактерии) уступают место одноклеточным эукариотам (все организмы с ядром, одноклеточные в том числе), потом — сложным, многоклеточным организмам (эдиакаранские и кембрийские беспозвоночные), и наконец — рыбам и другим позвоночным. Он или игнорирует или пытается свести до минимума по-настоящему значительную характеристику останков — наличие огромных, бесспорных пробелов между одноклеточными организмами и сложными беспозвоночными, а также между сложными беспозвоночными и рыбами. Эти огромные, ничем не заполненные пробелы не просто «вызов интеллекту» — они фатальны для теории эволюции. Ни беспозвоночные, ни рыбы (предположительно, первые позвоночные) не имеют предков, а все прочие позвоночные, включая человека, предположительно являются прямыми потомками сначала какого-то беспозвоночного, а потом — какой-то рыбы. Они не имеют предков, значит, и у нас нет предков, а эволюция — эффектная фальшивка, признают это эволюционисты или нет. Как уже указано в главе 5, этот факт делает бесцельными дальнейшее обсуждение результатов раскопок.

    На с. 80 .Элдредж пишет:

«...научный креационизм — вообще не наука, а учеными-креационистами не сделано ни одного интеллектуально ценного и научно доказуемого заявления о мире природы».

    Одно из заявлений креационистов о мире природы таково: и в останках, и среди живых организмов пробелы между качественно разными типами живых организмов — как растений, так и животных — систематичны и почти всегда велики. Примерно за сто тридцать лет, прошедших со времен написания Дарвином «Происхождения видов», это заявление подтверждалось тысячи раз, так как палеонтологи усердно ищут «недостающие звенья», но этих звеньев до сих пор недостает. Значит, вышеприведенное заявление креационистов интеллектуально ценно и научно доказано. Более того, это заявление креационистов содержало очень важный элемент предвидения, так как впервые оно было сделано еще во времена Дарвина, до того как сто тридцать лет велись интенсивные поиски.

    Четвертую главу своей книги Элдредж посвящает обсуждению механизма эволюции, говоря о преемственности идей ламаркизма, дарвинизма, неодарвинизма, идеи «подающего надежды монстра» Шиндевольфа, Гольдшмидта и других и его собственной концепции «прерывистого равновесия». На с. 52 он делает интересное признание:

«На первый взгляд кажется, что сейчас мы знаем о том, как совершается эволюция, меньше, чем, скажем, лет десять назад, когда в рядах эволюционистов было нечто вроде единодушия. Сегодня, когда так силен хаос, в наших рядах существуют определенные разногласия».

    Невероятно! Со времен Дарвина бесчисленное множество ученых (зоологов, ботаников, палеонтологов, генетиков, эмбриологов, анатомов, физиологов, биохимиков и геологов) посвятили неисчерпаемое количество человеко-часов испытаниям и проверкам дарвинизма, неодарвинизма и других теорий о всевозможных эволюционных механизмах, и сейчас они ничуть не ближе к истине, чем был Дарвин в 1859 г. Наверное, что-то не так с самим понятием эволюции. Элдредж делает и еще одно интересное заявление (с. 55). Говоря о борьбе Дарвина с учеными в защиту своих взглядов, Элдредж утверждает:

«Его аргументы имели такой успех, что в 18S9 г. "Происхождение видов" убедило многих биологов и геологов, а также значительную часть публики, не занимающейся наукой, в том, что эволюция должна была иметь место.

Дарвин обнаружил в природе все признаки, предполагающие эволюцию. Но главное — он убедил весь мир в реальности эволюции с помощью простой и правдоподобной теории о том, как это произошло».

    Другими словами, дело вовсе не в свидетельствах окаменелостей (которые даже сам Дарвин считал наиболее серьезными возражениями своей теории), не в доказательствах, основанных на сравнительной анатомии, так называемых «рудиментарных» органах или эмбриологии, не в свидетельствах биогеографии, не в данных экспериментов — дело в том, что Дарвин убедил весь мир историей, содержащей простую и правдоподобную схему эволюции. Сегодня доказательства в пользу эволюции, основанные на сравнительной анатомии (гомологии) «рудиментарных органов, эмбриологии, признаны или несущественными, или противоречащими эволюции; результаты раскопок идут вразрез с теорией эволюции; искусственный отбор (эксперименты по скрещиванию) либо не дают результатов, либо противоречат теории эволюции; биогеография и другие подобные свидетельства могут быть с одинаковым успехом истолкованы на основе как эволюционизма, так и креационизма; схему, предложенную Дарвином, отвергнет любой современный биолог, а неодарвинизм, заменивший ее, назван Стивеном Джеем Гоулдом абсолютно мертвой» теорией^[2]. Таким образом, единственное достижение Дарвина — завоевание мнения большинства, их вера в эволюцию, предположительно убедительная схема, невероятность которой доказана, а вот чем ее заменить — тут эволюционисты никак не могут прийти к согласию. Однако Элдредж и другие эволюционисты, ярые догматики, восклицают: «Эволюция — это факт!» Все большее количество ученых и законодателей начинают спрашивать: «Но откуда они знают, что это факт?» Сила пропаганды в бесконечном повторении, и эволюционисты пытаются убедить всех в истинности своей теории, неустанно повторяя: «Эволюция — это факт».

    По поводу эволюционной биологии Элдредж пишет (с. 82): «Она предполагает, что мы должны увидеть в природе, и сама исправляет. Она никогда не притязает на обладание конечной истиной». Теперь сравните эти слова с высказыванием со с. 31: «Эволюция — такой же факт, как то, что земля круглая». Эта последняя фраза как раз и есть притязание на обладание конечной истиной. Эволюционисты типа Элдреджа лишь притворяются объективными, беспристрастными учеными, которые ищут истину на пути к верному заключению и руководствуются лишь фактами. На самом деле, у ученых могут быть такие же заблуждения, как и у обычных людей; эволюционисты же виновны в догматизме и руководствуются предвзятыми, навязчивыми идеями. Элдредж и эволюционисты, разделяющие его убеждения, считают себя принадлежащими к интеллектуальной элите, единственными глашатаями истины, обязанность которых — защищать беззащитных студентов и общественность от ошибок, наставляя их истине эволюции.

    Элдредж уверяет (с. 83), что сравнительно небольшое число ученых-креационистов написали большую часть статей, появившихся в «Криэйшн Рисерч Сосайети Квотерли». «Ни один из них, — заявляет Элдредж, — ни разу не написал статьи в какой-либо уважаемый научный журнал». Это неверно, потому что большая часть этих ученых, включая автора этой книги, печаталась во многих ведущих научных журналах. Элдредж, очевидно, имел в виду, что креационисты не печатают статей в уважаемых научных журналах, которые откровенно поддерживают сотворение и/или выражают сомнение в абсолютной истинности эволюции. Это очень близко к истине, потому что, несмотря на то, что Эддредж и другие эволюционисты это отрицают, издатели и редакторы этих журналов отвергают, не читая, любые статьи в защиту идеи сотворения, какова бы ни была их ценность.

    Элдредж пишет:

«...любой человек, знакомый с научной литературой двадцатилетней давности, прекрасно знает, что всякого рода новые, еретические — а иногда и весьма забавные — идеи изгонялись со страниц научных журналов... Теперь, в самом деле, ересь даже поощряется в некоторых изданиях — если от нее есть прок».

    Давайте теперь посмотрим, что говорит об этом Ханне Алфвен, лауреат Нобелевской премии в области физики. В своем труде «Воспоминания ученого-диссидента» Алфвен утверждает: «При господстве в науке США существующей системы цензуры мои работы вряд ли будут напечатаны ведущими журналами США»^[3]. Алфвен не покушается на теорию эволюции. Он расходится с большинством во мнении относительно интерпретации аномальных косых смещений и того, что они значат для теорий происхождения и распространения Вселенной. Если лауреат Нобелевской премии, не выступающий против теории эволюции, не может напечатать свои труды в уважаемом научном журнале, как может добиться этого рядовой ученый, статья которого направлена против теории эволюции? Эволюционисты, что бы они ни говорили, решительно настроены не допускать ученых-креационистов в эти издания.

    Элдредж цитирует (с. 116) большой отрывок из моей книги «Эволюция: раскопки говорят нет!»^[4], в которой я объясняю, что я подразумеваю под «основным типом». Комментарии Элдреджа к цитате заставляют сомневаться, изучал ли он в школе английский язык. В цитате приведены мои слова:

«Например, очевидно, что такие беспозвоночные, как губки, медузы, черви, улитки, трилобиты, устрицы, пчелы относятся к разным типам. Среди позвоночных рыбы, амфибии, рептилии, птицы и млекопитающие тоже, очевидно, принадлежат к разным основным типам.

Среди рептилий к разным типам можно отнести черепах, крокодилов, динозавров, птерозавров (летающих рептилий) и ихтиозавров (водных рептилий). Каждая их этих основных групп рептилий может быть подразделена на основные типы внутри каждой указанной группы.

Внутри класса млекопитающих легко выделяются такие различные типы, как утконосы, опоссумы, ежи, летучие мыши, крысы, кролики, собаки, кошки, лемуры, обезьяны и люди. Среди человекообразных обезьян к разным основным типам принадлежат гиббоны, орангутанги, шимпанзе и гориллы».

    Из этого фрагмента ясно, что, говоря «среди позвоночных рыбы, амфибии, рептилии, птицы и млекопитающие..... очевидно, принадлежат к разным основным типам», я не имею в виду, что все рыбы принадлежат к одному основному типу, или все рептилии и т.д., потому что в следующем же предложении сказано: «Среди рептилий к разным типам можно отнести черепах, крокодилов, динозавров, птерозавров (летающих рептилий) и ихтиозавров (водных рептилий)». Далее я продолжаю, поясняя, что не все черепахи, или не все динозавры и т.д. относятся к одинаковому типу творения, утверждая: «Каждая из этих групп рептилий может быть подразделена на основные типы внутри каждой указанной группы». Затем я продолжаю, выбрав для примера млекопитающих, и поясняю, например, что человекообразные обезьяны отличаются по типу от прочих обезьян и что среди самих человекообразных обезьян различаются гиббоны, орангутанги, шимпанзе и гориллы.

    Кажется, я настолько ясно описал, что подразумеваю под основным типом, что любой школьник со средними умственными способностями, не говоря уже о кураторе Американского музея естественной истории, с легкостью поймет мое объяснение. Однако Элдредж, кажется, в нем запутался. В своей книге непосредственно после приведенной цитаты Элдредж пишет:

«Гиш, конечно, не может в самом деле иметь в виду то, о чем он слишком буквально говорит в этом отрывке. Он заявляет, что "вариации" происходят внутри "основных типов", а не между ними, и называет "основными типами" такие группы, как "рептилии" и "млекопитающие". Тогда, по его собственным словам, выходит, что летучие мыши, киты, люди и остальные млекопитающие развились внутри основного "типа" млекопитающих. Но затем он пишет, что эти подгруппы млекопитающих сами представляют собой "основные типы", и, значит, они не могут иметь общих предков, по представлению креационистов. Летучая мышь порождает летучую мышь, кит — кита и так далее. Но Гиш не останавливается на этом, он считает, что общих предков не имеют даже основные подразделения млекопитающих. Это, конечно, несерьезно — в лучшем случае, а в худшем — бессмысленно. Можно лишь согласиться с тем, что у креационистов явно не все гладко с понятием "основной тип"».

    Кажется предельно ясным, что я никоим образом не хотел сказать, что все млекопитающие, все птицы или все рептилии составляют один основной тип. Я имел в виду то, что мы доподлинно знаем: любая рептилия по основному типу отлична от любого млекопитающего, а любое млекопитающее — от любой птицы, — ведь и любой таксономист без колебаний относит рептилию к классу Reptilia, а птицу — к классу Aves. Я также совершенно ясно показал, что ихтиозавр, как нам известно, по основному типу отличен от черепахи, хотя оба они относятся к классу рептилий. Это, опять же, не значит, что все ихтиозавры или все черепахи относятся к одному основному типу. Мы проиллюстрировали это рисунками 1 и 2. Порядок приматов подразделяется на две группы, каждая из которых состоит из шести семейств (рис. 1). Семейство Pongidae подразделяется на три рода, один из которьи, Pan, представлен двумя видами (рис. 2). Основной тип, или сотворенный тип, может в некоторых случаях существовать на уровне вида, как в случае с человеком, Homo sapiens, или на уровне рода, как, возможно, в случае с Pan, или на уровне семейства, как, например, в случае с семейством псовых. Тот факт, что несколько маленьких кружочков помещены внутрь большого круга, не означает, что все организмы внутри большого круга обязательно представляют один и тот же основной тип, иди сотворенный тип, и все организмы, занимающие таксономические места внутри одного рода, также не принадлежат к одному виду.

Рис. 1. Классификация порядка приматов.



Рис. 2. Классификация семейства Pongidae.

    Элдредж обнаруживает свое невежество, как это часто случается с эволюционистами, когда речь заходит о термодинамике и проблемах, которые она создает для эволюции. Хотя эта тема подробно обсуждалась в предыдущей главе, критика на высказывания Элдреджа по этому поводу (с. 88-91) была приведена лишь вкратце. Он приводит в пример развитие оплодотворенной человеческой яйцеклетки во взрослый организм, называя этот процесс «очевидным исключением из второго закона».

    Это, конечно, глупо. Во-первых, если бы из второго закона термодинамики были исключения, это был бы уже не закон, а просто обобщение. Во-вторых, конечно же, человеческая яйцеклетка — открытая система, получающая постоянный приток энергии и питания из внешнего источника, но она содержит также всю необходимую генетическую информацию: не только код для полного развития одной клетки во взрослый организм, но и программы регуляции, замены и обновления всей невероятно сложной метаболической системы, необходимой для жизни человека. Более того: сама оплодотворенная яйцеклетка представляет собой невероятно сложный механизм, обладающий всеми метаболическими системами, нужными для функционирования живого организма. Элдредж и его коллеги-эволюционисты должны объяснить, как могла возникнуть жизнь вопреки универсальному действию второго закона.

    Эддредж прибегает к любимой уловке эволюционистов, пытаясь аргументировать связь эволюции и второго закона рассуждениями об открытых и замкнутых системах. Он выдвигает против ученых-креационистов безобразно ложное обвинение, утверждая, что «... вначале они не понимали, что закон действует только в закрытых системах». Креационисты требуют, чтобы Элдредж подтвердил это заявление фактами. В рассуждениях креационистов об эволюции и втором законе всегда принимались во внимание как открытые, так и замкнутые системы. Вся защита Элдреджа против второго закона основана на том факте, что Земля — открытая система, получающая энергию от Солнца. Как уже было сказано ранее, открытость системы и приток энергии извне необходимы, но соблюдения этих условий недостаточно для того, чтобы из простых, беспорядочных систем развились сложные и упорядоченные. Ученые-креационисты подходят к проблеме эволюции и второго закона научно, логично и рационально, а эволюционисты отвечают нелогично, упрощенно и иррационально. Они забывают о разуме ради бога эволюции.

    Упрощенные ответы Элдреджа (и его коллег) на серьезнейшую критику теории эволюции в изобилии представлены в этой книге, и один из них — попытка Элдреджа опровергнуть заявления ученых-креационистов о замысле и цели сотворения мира, проявляющихся в природе, особенно живой. Он пишет (с. 132):

«Анатомы принадлежат к числу тех, кто особенно сопротивляется идее эволюции, — уж очень их впечатлило изучение сложностей строения органов и их систем. Представить промежуточные стадии между, скажем, передней ногой бегущей рептилии и совершенным крылом птицы кажется им невозможным, как и всем сегодняшним креационистам. Проблема эта, впрочем, свидетельствует о бедности человеческого воображения более, чем о каких-либо ограничениях природы, и этот ответ не чужд креационным способам мышления».

    Вот и все, что он смог ответить! Эволюционисты тоже не отличаются богатством воображения, а то могли бы отвечать и поубедительнее. Ответ этот настолько прост, насколько это возможно, и начисто лишен любого интеллектуального содержания. Впрочем, эволюционистская литература переполнена историями типа «Так уж вышло». Да, воображения эволюционистам не занимать! Но в природе существует так много запутанных и сложных примеров, изобличающих такое богатство доказательств сознательного замысла сверхразумного Творца, что эволюционисты просто не могут объяснить, как шла эволюция, основанная на случайных, слепых, беспорядочных мутациях. «Креационные способы мышления» исключают и веру, основанную лишь на силе человеческого воображения, и попытку извинения, основанного на его бедности.

    В своей книге «Эволюция: кризис одной теории»^[5] Майкл Дентон посвящает этой теме целую главу — «Загадка совершенства». Он считает, что процесс эволюции, основанный исключительно на случайных мутациях, не мог привести к возникновению невероятно сложных механизмов, входящих в состав живых организмов. Дентон пишет:

«Хотя в последнее столетие довод о замысле был непопулярен в биологии, большинство ученых, не согласных с теорией эволюции, утверждали, что случайности недостаточно для развития столь сложного механизма приспособления, — и число этих несогласных сейчас не меньше, чем прежде. Как мы уже видели, несогласные — это не только фундаменталисты, ламаркисты и виталисты, такие, как Бергсон и Тейяр де Шарден, но и очень уважаемые научные деятели» (с. 341).

    Упомянув о том, что креационисты сравнивают организмы со сложными машинами, созданными разумными людьми, Элдредж заявляет, что можно было бы просто сказать, что их создал Творец, а потом пишет:

«Сравнение это бессмысленно; оно ничего не доказывает. Может, так оно и есть, но ведь это не наука. Это не биология, а лишь признание того, что автоматические природные процессы не могут служить объяснением упорядоченности и сложности, которые мы все наблюдаем в природе» (с. 134).

    И что же скажет об этом Майкл Дентон? А вот что:

«Почти неотразимая сила этого сравнения полностью подорвала авторитет предположения, превалирующего в биологических кругах более половины века и гласящего, что гипотеза замысла может быть исключена на основании того, что это понятие по сути метафорическое a priori и поэтому не имеет научного веса. Напротив, ссылка на замысел — это вывод, сделанный исключительно a posteriori и основанный на неумолимой логике аналогий. Вывод может иметь религиозное применение, но не зависит от религиозных предположений» (с. 341).

    Элдредж говорит, что аналогия бессмысленна, что она ничего не доказывает, то есть является чистой религией и поэтому должна быть исключена из науки вообще и биологии в частности. Дентон же убедительно опровергает этот ложный вывод, указывая, что понятие это — вывод a posteriori, основанный на неопровержимом доказательстве обязательного наличия Творца для выполнения необходимого замысла, а не наоборот. Поэтому это не метафизическое понятие, лишенное всяких доказательств (их мы видим каждый день) и зависящее от религиозных предположений, а вывод, сделанный в результате удачного применения логики аналогий.

    Элдредж завершает свой труд главой «Религия и политика креационизма», в которой утверждает, что противоречия между эволюционизмом и креационизмом — лишь религиозно-политический вопрос; что креационисты пользуются политическими средствами для ведения войны против светского гуманизма, рассматривая эволюцию как боевое оружие антропоцентрической, атеистической религии. Элдредж приводит результаты опросов общественного мнения, из которых следует, что большинство американцев верит в сотворение и еще большее их число хочет, чтобы и креационизму и эволюционизму учили в школах, и выражает встревоженность этим фактом: «Креационисты добились слишком больших успехов» (с. 148). Он призывает всех граждан, заинтересованных в отражении «атаки» ученых-креационистов, объединяться под флагами и сплачиваться как на государственном, так и на местном уровне.

    Креационисты отвечают: «Если вы хотите войны, она будет. Мы готовы к сражению, потому что правда на нашей стороне, а последствия битвы — жизнь (вечная жизнь) или смерть». Итак, как говорит Элдредж, вызов брошен — и принят.